Бубновый валет. Владимир Орлов

и я спустился искать Башкатова. Он опять несся с бумагами к машинному бюро, и мои вопросы удивили его.

      – Постой! – Башкатов принялся чесать грудь. – Не помню. Запарка. Идет субботняя полоса. Что-то было, но я забыл. Хотел тебе звонить, но не мог узнать твой номер. Кстати, его разыскивал и Ахметьев, но тоже не узнал.

      – Зинаида знает, – расстроился я.

      – Она сказала – не знает.

      – Она могла так сказать, – вздохнул я, но при этом подумал: «Дабы уберечь…» – А из чего хоть стрелялись?

      – Из коллекционного оружия. – Башкатов взмахнул бумагами. – Я бегу. Будет минута, я тебя найду.

      В холле, где недели две назад Ахметьев говорил мне о солонке и четырех убиенных, у стола для пинг-понга я увидел Цыганкову. Я должен был пройти мимо нее, лишь проскользнув по ней боковым взглядом, как и по теннисному столу, но нечто неожиданное в ее облике заставило меня поднять глаза.

      Цыганкова стояла остриженная под Котовского. То есть она не была выбрита под Котовского. Светло-русый ежик в полсантиметра торчал на ее голове. Цыганкова шагнула мне навстречу.

      – Куделин, мне нужно с тобой поговорить.

      – Что это… – не выдержал я. Но не договорил. Она обращалась ко мне на «ты», я же положил разговаривать с ней только на «вы» и теперь не знал, как быть.

      – А! Стрижка! – рассмеялась Цыганкова. – Жена Марьина подстриглась недавно под американскую пловчиху. Мне понравилось. А что – плохо?

      – Нет. Хорошо, – сказал я. И не соврал. Жена Марьина была женщина красивая и рисковая, стрижка под американскую пловчиху ей нисколько не навредила. У Цыганковой, когда она появилась в редакции, волосы были длинные с прямым пробором и слоеным пучком, потом она укоротила их «под мальчишку», а теперь вот и – под американскую пловчиху… Уши Цыганковой забавно торчали, но уродливыми их назвать было нельзя.

      – Куделин, мне надо поговорить с тобой, и срочно, – сказала Цыганкова. – Но здесь не стоит. Пройдем к тебе в комнату.

      – Хорошо, – сказал я.

      Цыганкова, закрыв дверь моей комнаты, прислонилась, как и в первый свой приход, к косяку (я уселся за стол) и сказала:

      – Куделин, мне негде ночевать.

      – А-а-а, – протянул я, опешив.

      – Мне где-то надо ночевать неделю… Ну хотя бы три ночи…

      – И… и… – похоже, я мычал.

      – Дома и на даче я теперь не могу. В другом месте тоже. Я затрудню тебя ненадолго.

      – Но… – наконец мне удалось произнести ясные звуки, и я захотел поинтересоваться, чем я вызвал такое доверие. Но я сказал: – У нас всего одна комната…

      – Твои родители за городом, – сообщила мне Цыганкова, – и до середины октября не вернутся.

      – Но я…

      – Мы взрослые люди. Я не буду тебя стеснять.

      – У нас, мягко сказать… неуютная… квартира…

      – Я прекрасно знаю, какая у вас квартира, какой дом и какой двор…

      «Откуда?» – чуть было не удивился я вслух,