Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2. Борис Носик

далеко за пределы горизонта, вижу его сияние и славу среди облаков, на дымящейся равнине, вижу лошадей, поднимающих пашню… человека, идущего за плугом и остановившегося, чтобы перевести дух. Вижу великолепие драмы, разворачивающейся перед моим взглядом».

      Теофиль Готье считал, что именно Милле умел поднять до высот прекрасного самую грубую натуру, что труженики на его картинах таят в себе особую красоту и силу. Милле был одним из немногих, кто в ту эпоху изображал на своих картинах пахарей, сноповязальщиц, лесорубов. Его «пейзане» не были ни опереточными, ни праздничными, они были усталыми и печальными. Одни критики бранили его за это, другие (социалисты и прочие леваки) – прославляли, видя в этой печали предвестие крестьянского возмущения и жестокого, кровавого насилия Парижской коммуны. Понятно, что советская художественная критика не прошла мимо этих печальных полотен Милле, объявив, что бедный, многодетный барбизонец Милле «выступал как обличитель существующего строя», но попрекнув его все же при этом недостаточной политической зрелостью: «Не видя путей изменения жизни, Милле идеализировал патриархальные устои крестьянского быта». И верно ведь, «не видел» бедняга Милле, который умер в 1875 году, когда Ленин был «маленький, с кудрявой головой» и еще не мог указать миру путей к кровопролитию. Оттого, наверно, по вечерам мирный Милле собирал вокруг стола своих девятерых детей и читал им не Маркса, а Библию. Слава пришла к нему лишь незадолго до смерти, но умер он в долгах, и благородный Коро послал его вдове десять тысяч, чтобы она могла кое-как перебиться. Ателье-амбар Милле уже был к тому времени продан. Впрочем, после смерти снисходительного домохозяина Сансье, собравшего за долги целую галерею полотен Милле (однако все же никогда не выгонявшего злостного неплательщика из дому), дочь художника Маргарита получила за оставшиеся полотна огромную по тем временам сумму – 120 000 франков (не обошлось, конечно, без споров и тяжбы с наследниками Сансье, которым досталась львиная доля этой суммы).

      Художественная слава Барбизона и сама живописная, пестрая толпа художников стали завлекать в деревню «мастеров художественного слова». В 1865 году братья Гонкуры поселились на постоялом дворе папаши Ганна, чтобы поближе наблюдать «героев» романа «Манетт Саломон», над которым они тогда работали. К тому времени у папаши Ганна уже были в деревне сильные конкуренты. Зять его держал «Виллу художников», а множество приезжих селились теперь в гостинице, которую открыл местный лесоторговец Эмманюэль Сирон (гостиница эта многократно меняла название, что не помешало ее процветанию). Обитатели гостиницы ухитрялись превращать лесную жизнь в праздник, ходили в гости друг к другу, устраивали шествия с оркестром. Одно время в этой гостинице жил автор знаменитого «Острова сокровищ» английский писатель Роберт Льюис Стивенсон. Он переживал в ту пору своей жизни бурный роман с американской художницей леди Фанни Осборн, жившей неподалеку отсюда, в гостинице