Валькирия. Мария Семёнова

мигом опознал в нём вождя и встрял с ухмылкой, бесстрашно:

      – А я не отрок.

      У него был отчаянный взгляд не привыкшего ничем дорожить. Такому что свой живот, что чужой: не промедлит и не усомнится, если пошлют, как Яруна, со смертью на беззащитного. Это почуял в нём вождь, другое ли что? Откуда мне знать.

      – Здесь передо мною все отроки, – ответил он невозмутимо. – Издалече идёшь, молодец?

      – Из Нового Града, – сказал прибылой и перестал скалиться. – Думал хоть у тебя правды сыскать.

      Из Нового Града!.. Двадцать лет прожила я в знакомом лесу, путешествие в Нета-дун казалось походом за край света, да я сказывала. Старград варяжский был мне вовсе где-то за звёздами, слишком далеко, чтобы уразуметь. Новый Град и стольная Ладога помещались чуть ближе, но тоже у кромки, под самым пологом тьмы. Возле белого камня, скрепившего древние заговоры… Мы переглянулись с Яруном. Мы были двумя синицами, выпугнутыми из куста. Варяги, залётные соколы, знали, как выглядит земля из-под облаков. Их смутить было труднее.

      – Как величать-то? – спросил вождь. Он смотрел на Нежату: привёл, отвечай, – но Нежата как раз увидел меня и, если судить по лицу, почти испугался, и мне прыгнуло в душу что-то холодное, а новогородец немного повременил и откликнулся с вызовом:

      – Блудом люди рекут.

      Блуд – Ходящий Опричь! Хорошее назвище. Другое уже навряд ли пристанет.

      – А князя что бросил, Блуд? – продолжал допрос воевода. Это он говорил о храбром Вадиме, который вышел из Ладоги и выстроил Новый Град, поссорясь с варягами, и о том слыхали даже мы в нашей чащобе.

      Дерзкий Блуд показал разом сорок зубов:

      – Вадиму в горохе только стоять. И людям его с ним.

      Хаген, уже привыкший держать меня за плечо, покачал седой головой:

      – Беда, коли язык проворней ума.

      Он опять видел недоступное зрячим. Расспросить тотчас я не успела. А после – забыла.

      – Князя лаешь, болячка тебе! – проворчал хромоногий Плотица. Юные воины перед ним трепетали, но тут коса напала на кремень. Блуд выхватил оружие с такой быстротой, что лезвие очертило в воздухе золотой полукруг.

      – Ты меня не учи. Я тебя под стрелами не видал.

      Бесстрашия, наглости и насмешки в нём было поровну. Причём на десятерых. Плотица потемнел, косолапо шагнул навстречу. Зоркий Блуд опустил меч.

      – Две с одной не дерутся, слава не та.

      – Достанет одной пнуть тебя за ворота, – пообещал воин. – Думай, щеня, где славы искать!

      Вождь его удержал. Вожди не бывают гневливыми, скорыми на расправу. Гнев вождей превращается в чёрные тучи, разящие невидимым громом. Раньше это могло случиться с гневом каждого человека, и люди были ласковее друг к другу. Ныне благая вера ослабла, но не про вождей. Кмети не помнили, чтобы Мстивой Ломаный кричал или бранился. Он и теперь продолжал по-прежнему ровно:

      – Чем же светлый князь перед тобой оплошал?

      Блуд ответил немедленно:

      – А хоть тем, что датчан прежде нас потчевать