Валькирия. Мария Семёнова

людского жилья. Помню, больше всего нас удивило, что здешние насельники не пытались скрыться в чащобе от постороннего глаза, не страшились выдать себя недобрым гостям. Однажды утром мы нашли родничок, заботливо расчищенный, обложенный камешками и, может быть, поэтому никак не уступавший морозу. Родничок звенел весёлую песенку, кувыркаясь, выбрасывая мелкие пузырьки, а на низкой ветке над ним висел берестяной ковшик для всех, кого в эти студёные дни одолела бы жажда.

      Каждый весин умеет плести из берёсты плотные котелки, которые можно вешать над костром и варить в них грибы. И ложки не хуже деревянных. У Яруна заблестели глаза: он скоро найдёт с кем поболтать. А мне показалось, что в воздухе запахло весной. День стоял солнечный, на тихих полянах было почти тепло, и певчий говорок родничка поистине походил на щебет пичуги, принёсший вести о лете, как раз вчера собравшемся в путь, наземь из тёплого ирия…

      Немного подальше мы увидели след от саней, запряжённых крупным сильным лосем. След был свежий и вёл как раз туда, куда двигались мы. Мы струсили бежать прямо по следу и пошли краем леса, хоронясь за деревьями. Так-то верней.

      На залитом солнцем склоне холма стояла девушка в пушистой шубке из чёрной лисы, такой же шапочке и узорных сапожках… Стояла себе, запрокинув головку, засунув руки в рукава и зажмурившись. На тёмных шерстинках лисьего меха, на русых прядях, выбившихся из-под шапки, лежало густое снежное серебро. Верно, редко случалось ей по полдня угонять прыскучего зверя. И у меня, и у Яруна вокруг лица был мех росомахи, не индевеющий на бегу.

      – Ой, хороша!.. – выдохнул в восторге мой побратим. Что ж, может, это и вправду была добрая встреча. Девушка выглядела совсем безобидной, а мы уже устали бояться. Ярун оттолкнулся копьём и решительно заскользил, пересекая ложок, разгоняясь по белой сверкающей целине. Мне только и оставалось съехать за ним. Познакомимся, может, вызнаем что.

      Посвист лыж заставил её обернуться. Глаза были серые, подсвеченные весёлой солнечной голубизной. Действительно, красивая девка, вот только была её красота неуловимо чужой, не такой, к какой мы привыкли.

      Увидев нас, она не испугалась, не вскрикнула, не рванулась бежать. Смахнула иней с ресниц и улыбнулась. Я вряд ли стала бы так улыбаться, наскочив в лесу на двоих незнакомцев, рослых и с копьями. И подумалось про певчую птаху, выращенную в очень доброй руке, – живёт себе и ведать не ведает, что кто-то может обидеть. На ногах у неё были лыжи, добротные с виду, но легковатые, не для лесов.

      – Здравствуй, славница! – поклонился Ярун.

      – И вы здравствуйте, добрые молодцы, – прозвучало в ответ. Мы с Яруном переглянулись и дружно захохотали. Точили рогатину на медведя, а прыгнула – белочка. Говорила же она по-словенски совсем как воевода. Тоже понятно и без запинки и с тем же чужим отзвуком, исподволь настораживающим.

      – То не молодец, – сказал Ярун и отряхнул снег с моего кузовка. – То посестра мне, Зимой Желановной величают.

      Я уже сказывала, человеку