Финита ля трагедия. Вадим Зеликовский

не спеша, с достоинством покинул сцену.

      На смену ему появился Ченч не глядя. На него тяжело было смотреть. Он двигался по сцене, как сквозь густое повидло, всем своим несчастным видом выражая протест против предстоящего ему непосильного дела.

      «Ну, я дал телеграмму… – Фелочка жевал слова непослушным полным слюны ртом и с превеликим трудом в почти неузнаваемом виде выталкивал их наружу. – Дальше что? – он замолчал, тяжело дыша, и лишь после долгой паузы смог продолжить. – Я, кажется, русским языком спрашиваю – что дальше?» – и соврал, ибо то, что у него вышло, русским языком назвать было никак нельзя. Получилось примерно следующее: «Я ка-эца фус-ким яфыком спа-аши-аю – фто д-а-аше?»

      – Что, что, что? – переспросил из зала Пржевальский. – Как вы изволили выразиться? Если вам не трудно, Феликс Израилевич, повторите, пожалуйста!

      Но повторить Феликсу Израилевичу Иванову по матери было именно трудно. И хотя он, надо отдать ему должное, сделал еще одну попытку, но с результатом гораздо худшим, чем предыдущий.

      – Ага! – понимающе сказал Арсентий, – вам, по-моему, следует пойти прогуляться! – поставил он диагноз.

      Пациент, полностью согласный с ним, моля в душе Бога, чтобы благодетель не передумал, мелкой трусцой понесся в гримерную.

      – Леночка! – окликнул Пржевальский Медникову. – Организуйте-ка и мне стаканчик… чайку…

      Леночка, отложив в сторону «Неккерманн», бросилась выполнять его просьбу.

      В репетиции образовалась черная пауза, как дыра в гнилом зубе. Ее тут же заполнила Наталья Игнатьевна Врубель – заведующая литературной частью театра, та самая, которая, по словам известного кинорежиссера, пьесы читает вверх ногами.

      И вероятнее всего, не врал кинорежиссер, ибо бывшая актриса, а ныне вахтерша театра, Луиза Марковна Людовик-Валуа, хорошо знавшая всю семью Натальи Игнатьевны, утверждала, что привычка-то у нее, оказывается, наследственная. И отец завлита – Игнатий Аполлинарьевич, народный артист СССР, и дед, Аполлинарий Маркелович, актер Его Величества Императорских театров, – пьесы читали таким же макаром.

      Вообще милейшая старушка Луиза Марковна обладала незаурядной памятью, в которой поместилась вся закулисная история русского и советского театра. Не последнее место в ее рассказах занимал Игнатий Аполлинарьевич Врубель. Истории о его похождениях с одинаковым успехом могли бы послужить сюжетами, как для русских былин, так и для французских бульварных романов.

      А уж до чего красив и мужественен был Игнатий Аполлинарьевич! Ни в сказке сказать, ни пером описать. И вот Наталья Игнатьевна полностью унаследовала от него всю его мужественную красоту и красивую мужественность. В роли Ильи Муромца она была бы просто неотразима.

      Но, к несчастью, у Судьбы таковой роли для нее не нашлось.

      И такая несправедливость, естественно, не могла не наложить свой отпечаток на ее характер. Впрочем, характер, как и внешность у Натальи Игнатьевны был наследственный. В папашу. С ним в запале сладу не было; вот и Наталье Игнатьевне ни на