Любопытный пассаж в истории русской словесности. Николай Добролюбов

Ясно, что уже в самом «Ответе на вызов» г. Смирнова указывается другая цель состязания, не материальная, не меркантильная, а высшая, ученая. Вопрос перенесен в сферу первых четырех правил арифметики; что же касается до дела, то о нем и говорить не стоит, по мнению г. Смирнова. Он находит странным, что г. Перозио хочет еще каких-то устных рассуждений, и приглашает всех желающих быть свидетелями публичного экзамена г. Перозио, но никак не рассуждений о делах.

      Могут сказать, что ведь вольно же было г. Смирнову понять дело таким образом. Могут заметить, что такой оборот дела даже не делает особенной чести г. Смирнову, потому что доказывает его несостоятельность в вопросе о деле, которое взялся он разбирать. Если бы он знал дело, скажут наивные читатели, – то должен был бы ухватиться за случай разъяснить его. В вызове г. Перозио была, конечно, фраза и о том, что он будет доказывать свои прежние положения; но весь смысл вызова говорил в пользу прений о положении дел Общества. И ежели г. Смирнов весь этот смысл оставил в стороне, а придрался лишь к одной фразе в вызове г. Перозио, то он доказал этим, что не пошел далее «Арифметики» Мсморского. Но в таком случае ему вовсе не следовало браться за указание неверностей в статьях г. Перозио, или взяться, но тут же и объявить, что самого дела он, г. Смирнов, не понимает и не может сказать, прав ли г. Перозио в сущности, а только хлопочет о восстановлении попранных прав арифметики в качестве школьного учителя. Тогда г. Перозио, конечно, не стал бы и вызывать его на спор, потому что смешно же прибегать к гласному судопроизводству и решать по большинству голосов, что, например, 35–5 = 30…

      Все это, может быть, и правда. Но дело в том, что не один г. Смирнов, а и сам г. Перозио склонился потом на то, чтоб предметом прений сделать арифметику. Если бы он хотел действительно рассуждать о делах, то он, конечно, на приведенный выше ответ г. Смирнова должен был бы возразить так: «Я вам предлагаю объяснить и доказать публично мои показания, во избежание дальнейшей полемики; а вы в ответ на это бросаете мне в лицо пошлые и оскорбительные остроты – или умышленно, или по недостатку сообразительности не понимая, чего я хочу. Честь имею вам объявить, что экзаменоваться у вас из первой части арифметики я считаю совершенно ненужным, а приглашать на это публику – унизительным, не столько для меня, сколько для вас и для нее. Ответ ваш я принимаю за уклонение от серьезного, публичного рассуждения и вследствие того имею право взять назад свой вызов до тех пор, пока вы не выкажете большей вежливости и благоразумия. Что же касается до ваших оскорбительных фраз, относящихся лично ко мне, то о них мы с вами можем объясниться и без публики».

      Так, без сомнения, ответил бы г. Перозио, если бы он имел намерение рассуждать о делах; по крайней мере всякий согласится, что именно такой ответ предписывается человеку в подобных случаях всеми правилами чести и благоразумия. Но г. Перозио весьма скромно напечатал в 267 № «С.-Петербургских ведомостей», – что он «с должною благодарностью принимает согласие г. Смирнова выступить