Удавшийся рассказ о любви (сборник). Владимир Маканин

забегая вперед, можно сказать, – на десяток лет) было отдано бабке Матрене; взрослый Ключарев, когда бы и кто бы ни произнес слово бабушка, представлял себе деревеньку, и огород, и речушку, и именно бабку Матрену с ее черными, как бы пороховыми, солдатскими морщинами на лице и на шее; взрослый, он не раздваивался в образе, и нет сомнения, что в ту минуту детства голубая бабушка, вероятно, уже предчувствовала его выбор и знала итог тем особенным знанием, какое дается в старости. Она даже и смирилась с его выбором – быть может, потому, что считала, что любить бабку Матрену (удерживать ее и в голове и в сердце) мальчику и нужнее, и правильнее, и современнее, и безопаснее в смысле развития – тоже. Она еще и подсмеялась немного в ту давнюю минуту, прижимая и целуя его: «Смешная бабка Наталья, хочет остаться в памяти, да?»

      Был ужин, то есть для маленького Ключарева ужин, для них же очередное голодание с видом на еду. Мари уже постанывала. Бабка Наталья зажгла керосиновую лампу – она принесла из погреба молоко, разогрела его, затем взялась за картошку, а Мари, постанывая, лежала на лавке: не поднималась, чтобы не видеть.

* * *

      Подступала новая ночь (Матрена еще не вернулась) – июньские ночи стали прохладны, и мальчик подолгу лежал на теплой печи, слушая, как мучаются старухи. Говорила Мари, она нет-нет и капала слезами – мы, мол, только что отголодали такую войну!

      – …Я ведь, Наташа, прости меня, согласилась поехать с тобой отчасти с умыслом. Дай, думала, на старости лет увижу русскую деревню, притом уральскую, далекую от всех и вся, далекую от споров и войны. И еще, сказать ли, знаешь, что я думала – похожу по улице, что может быть лучше лета в деревне, – детство вспомню, тишину и – молока попью!.. ты знаешь ли, мысль про молоко, про то, как я буду пить молоко из железной кружки после многолетнего голода…

      – Ты меня не разжалобишь! – сказала бабка Наталья. – Есть нам не предложили.

      – Я же не настаиваю на молоке, Наташа, Наташа!.. Ты меня неверно поняла, – заспешила Мари. – Я же говорю: хлебца-то можно поесть немного?..

      – А тебе предложили есть хлеб? – холодно произнесла бабка Наталья.

      Мари вновь заплакала.

      Он слышал в дреме, как они запели, а когда он свесил голову вниз и глянул, они сидели обнявшись, Мари всхлипывала, и пели скрипучими старушечьими голосами песню, где слова были почти неразличимы:

      да я-я-ааа одета-ааа… —

      он засыпал, он посапывал носом, он слышал, как бабка Наталья спросила: «Мы не мешаем тебе спать, милый?..»

      Потом сон отступил. И он слышал – Мари опять говорила:

      – …Наташа, только не спорь: я надумала, что, если мы не умрем здесь от голода, в нашей жизни еще будет что-то очень замечательное.

      – И необязательно реветь. Вытри слезы.

      Мари послушно вытерла глаза, но продолжала:

      – Ты знаешь, будет что-то огромное-огромное: оно придет, как облако, и будет стоять над нами. Большое и белое… Знаешь, почему я так думаю?

      – Не знаю, почему ты так думаешь… Вытри