Портрет и вокруг. Владимир Маканин

к общим. Пива к той минуте я уже перебрал, и тон мой, надо думать, был отвратным. Голос тоже. И вообще я уже подумывал, что пора бы домой – к жене и к дочке. К женушке и дочечке. Гули-гули. Бай-бай. Но это не значит, что в ту минуту я плохо слышал или плохо понимал: я слышал как надо.

      И услышал.

      – Он великий, великий – можешь мне поверить.

      – Да ну? – сказал я.

      – Поступки великие, потому и человек великий.

      – Интересно.

      – Я говорю не с чужих слов. Я сам сценарист. И работал вместе с ним над сценарием.

      – Это вдвойне интересно, – осклабился я, именно осклабился, потому что сказать «улыбнулся» про то, что сделалось с моим лицом при такой весточке, никак нельзя.

      – Рассказать?

      – Расскажи.

      И точно – было интересно. Вдвойне. Может быть, даже втройне, или уж не знаю, какая тут нужна арифметика, потому что речь шла о том, что Старохатов Павел Леонидович, известный наш кинодраматург, а также руководитель Мастерской, помог этому лысому замухрышке написать сценарий – притом безвозмездно. Ни фамилии в правый верхний угол, ни рубля в карман. Ни даже бутылки коньяку. Ни-ни.

      – Да ты о Старохатове ли говоришь? – переспросил я.

      – О Павле Леонидовиче.

      – Послушай, родной, может быть, теперь уже стало двое Старохатовых?

      – Один. – Он обиделся. И поскольку я не очень-то верил, он пустил в ход подробности, так как больше всего заставляют нас поверить именно они, подробности. Старохатов, к примеру, сам звонил всегда сразу после обеда. Он объяснял молодому сценаристу, какую сценку и как именно перелопатить… Оказалось, что несколько сценок и сцен Граф написал самолично. Но соавтором не захотел стать. И не потому, что фильм был из рук вон плох. Фильм, кстати, был не лучше других, но и не хуже – обычный.

      – Да это же акт чистейшего благородства! – выговорили мои губы, отягченные пивным хмелем.

      – Великий он человек, – вторила мне лысеющая личность. – Великий, великий!

      И остальные, кто сидел за этим столом – а их было четверо, – тоже кивали головами: великий, великий…

      Но даже если отбросить славословие, а половину услышанного срезать в счет здорово сработавшего в тот вечер пива, все равно оставалось достаточно. Оставался факт. Бескорыстная работа, как ее ни верти. И, учитывая историю с Колей Оконниковым, можно было лишь недоуменно пожать плечами – дескать, кто их, Старохатовых, знает, кто разберет, – пожать плечами и хватануть залпом пива. А потом по самому обычному человечьему правилу махнуть на все это рукой. Что я и сделал.

      Я спросил себя: тебе очень нужен Старохатов и его мышиная возня с Верой и вся эта крупа?

      И ответил: мне это не нужно, бог с ними со всеми.

      А когда появился улыбающийся, медный, с четырьмя свежими бутылками пива Коля Оконников, я решительно спросил:

      – Коля, идем по домам?

      – Допьем – и по домам.

      Я сказал:

      – Нет.

      – Ну хоть покурим.

      Мы взялись за сигареты. А половину