Красиво жить не запретишь. Марина Серова

Вы будете работать со мной, – он усмехнулся, – вы же, кажется, новичок в журналистике?

      – Вообще-то да, – сказала я осторожно, – работаю недавно.

      Он рассмеялся и посмотрел на меня.

      – Вадим Павлович звонил мне, – сказал он просто, – просил помочь вам, если понадобится. Оказать физическую помощь. Так что можете рассчитывать…

      Странно, ох странно. Я-то почему об этом не знаю? Хорошо было бы еще раз бросить кости. Не есть ли это та самая ситуация, о которой они меня предупреждали? Нужно быть осторожнее.

      – Какая же может быть физическая помощь, Михаил Георгиевич, в нашем-то деле? – сказала я. – Интервью я брать уже научилась.

      Нубин вновь внимательно посмотрел на меня.

      – Пойдемте к поезду, – произнес он.

      Я пошла. Началась посадка. Нубин уже зашел в вагон, а я стояла на перроне, рассматривая толпу галдящих художников. Зрелище было, надо сказать, довольно необычное: седовласые мужи болтали, как школьники, громко хохотали. Особенно обращал на себя внимание веселый мужчина с длинной гривой пегих волос в кожаной куртке, доставшейся ему, наверное, от деда-чекиста. Разговаривал он громче всех и постоянно порывался затянуть песню. Впрочем, подобное бесшабашное настроение было у многих. Наверняка большинство из деятелей искусств уже здорово навеселе. «Если закрыть глаза, – подумала я, – участников конференции легко можно спутать с ватагой студентов, которых везут на картошку».

      Наконец посадка закончилась. Я вошла в вагон последней. С трудом пробившись к своему купе – оно у нас с Нубиным было, оказывается, одно на двоих, – я начала устраиваться. Затем я вышла в коридор и встала у окна. Вокруг царил настоящий бардак. Поезд еще не тронулся, а художники уже бегали взад-вперед по вагону с какими-то стаканами, бутылками; во всех купе доставали из дорожных сумок домашнюю снедь, шелестели оберточной бумагой, смеялись, чавкали и булькали. В таком ералаше не только наркотики, слонов стадами провозить можно – никто не заметит. Я устала стоять и направилась в свое купе.

      Когда я вошла, оказалось, что мне и сесть-то негде. Кроме Нубина, в купе находились еще два человека: длинноволосый весельчак, которого я видела на перроне, и толстый важный дядя в коричневом костюме и роговых очках, очень похожий на директора провинциальной средней школы. На столике среди вареных яиц, сосисок и колбасы прочно утвердилась едва початая бутылка водки. Трапеза только начиналась. При моем появлении все трое поднялись.

      – Дима,– протянул мне руку длинноволосый художник.

      – Здравствуйте, Дима, – немного помедлив, поздоровалась я, – а меня Таней зовут.

      Вот здорово, мужик мне в отцы годится, а все туда же – «Дима».

      – Анатолий Борисович, – поклонился «директор школы».

      Он оказался вдвое ниже меня.

      – Таня.

      – Таня – тоже представитель средств массовой информации. Газета «Вечерний Тарасов», – положив мне руку на плечо, произнес Нубин. – Мы тут уже немного познакомились,– сказал он, обращаясь ко мне. – Дима –