Командировочные предписания. Юлий Гуголев

и (80 страниц) – диапазон поэтической речи очень широк, от коротких, почти классически философских текстов до минипоэм. В них звучит, характерный для автора проговор с “ненормативной лексикой”, вполне органичной на фоне “ненормативной” реальной жизни. В этих более объемных вещах проговаривается живая речь поэта, не спихивающего ответственность на лирического героя, а принимая близко к сердцу все то, что произошло, но и то, что не произошло, и это-то и страшновато. Гуголеву потребовались долгие годы, чтобы дойти до жизни такой в поэзии, до такого мастерства, точности, абсолютной речевой, звуковой обоснованности каждой поэтической эмоции: “ С годами утверждается харизма…”

      “Жива, жива! – пока в запарке

      Проклевываются стишки,

      Пока распарывают Парки,

      Не ими шитые стежки.”

      Книжку эту рекомендуется читать в несколько приемов, с перекурами, и тогда открывается слой за слоем и хочется заглянуть и дальше, если только не страшно. Потому что там не про литературу, а про “жисть”.

      Андрей Грицман (Нью-Йорк)

      ТЕАТР ЮНОГО ЗРИТЕЛЯ

      Тимуру Юрьевичу Запоеву

      Время медленных танцев прошло, —

      утверждает мой старший товарищ,—

      наступает вселенское зло,

      и отряды зубастых влагалищ

      неизбежно берут нас в кольцо.

      Мы, как Паулюс… Хуже, – как Власов.

      Нас к барьеру ведут, подлецов,

      пидарасов, лжецов и ловласов.

      Под конвоем ужасных химер

      мы ведомы, как будто ОМОНом.

      Вот какой подаём мы пример

      нашим юным друзьям покемонам.

      Их ведь тьмы! Каково нам вдвоём!

      И какие-то всё мерзкие рожи!

      Может, мы это, только моложе.

      как стоял кое-кто на пруду,

      своим чувством давясь или тужась,

      по еблу чуть мне не дал в бреду,

      ой, вот это действительно ужас.

      Для того ли всю жизнь я питал

      все свои белоснежные щёки,

      чтоб кой-кто неприязнь к ним питал?

      По еблу… Покемоны, я в шоке!

      Время медленных танцев – кирдык!

      Время стансов? Не знаю. Похоже?

      До чего ж всё-т’ки мерзкие рожи!

      До чего же багровый кадык!

      Ну, и сам тогда не багровей.

      Сам подумай, ну хули так злиться?

      Время стрессов и – как их? – страстей

      в этом смысле для нас ещё длится.

      Ждать всё легче, а жить всё чудней,—

      не вращать очи черные дико,

      не считать, что пусть сам не Орфей,

      так хоть баба твоя – Эвридика.

      В этой каше, в кольце этих лярв

      нам и счастья иного не надо.

      И топор уварился, и лавр.

      Налетай, угощайся, менада.

      Но менады уносятся прочь.

      С нами, чувствуют, каши не сваришь.

      Я б сейчас и менаду не прочь,—

      утверждает мой старший товарищ.

      С кем бы сладиться? Сладиться не с кем.

      Наступает вселенское зло.

      О, позволь мне быть столь же вселенским,

      если только не треснет ебло.

      Всё милей нам трёхзначные числа.

      Всех бледней ископаемый мел.

      Я совсем танцевать разучился?

      Дъ я вообще никогда не умел.

      Вот стоим – покемоны точь-в-точь.

      Если спросит мой старший товарищ:

      – Ну, а ты чем тут можешь помочь?

      Посоветуешь что? Позабавишь? —

      у меня есть отличный совет:

      – Не терять человеческий облик.

      Потому, что есть образ!

      и свет!

      и конь блед!

      Кто блед? – Конь блед.

      А-а, о, бля, как…

* * *

      – Да-а, а вот Генцы мясо едят…—

      бабушка входит, держа в полотенце

      сковороду, на которой скворчат

      сделанные из очисток картофеля

      драники: их со слезами готовили,

      их почему-то не кушают Генцы,

      хоть в них вся польза, а в мясе весь яд.

      К Генцам у бабушки зависти нет,—

      пусть их владели всем домом, при этом

      шили корсеты; генцев корсет

      шёл и для Малого, и для Большого;

      пол-Лепешинской и Люба Орлова

      (это когда уже для Моссовета)

      Генцами скушивались в обед.

      Кошка