Обреченные обжечься. Anne Dar

о чём я могу судить только теперь, спустя тридцать один год.

      У ребёнка не было родственников, отчего социальные службы хотели уже спустя несколько дней передать его в приют – не смотря на экстремальные условия своего рождения, ребёнок был крепким и оказался абсолютно здоровым.

      Ещё через пару дней мы вернулись из Лондона с орущим на весь салон автомобиля свёртком. Стелла светилась от счастья, а я светился от того, что светилась она.

      Энтони не наш сын. Мы его усыновили и решили оставить это в тайне ото всех. Об этом знали только мы со Стеллой и отец с Амелией. В ночь перед тем, как забрать Энтони из больницы, мы пообещали друг другу, что никому и никогда не расскажем. Отец со Стеллой сдержали обещание, исполнив его вместе со своей смертью, мы же с Амелией продолжали нести этот крест. Ни мать Стеллы, ни её сестра Белла, ни Генри так и не узнали об этом. Правду было легко скрыть. Перед тем, как мы усыновили Энтони, Стелла, из-за нестабильной зимы, серьёзно простыла и долго болела. Из-за простуды последние два месяца она не выходила на работу, поэтому никто – ни редко видевшие её соседи, ни Генри, в то время находящийся на учёбе в Лондоне, ни Изабелла, на тот момент с головой погрузившаяся в свою художественную карьеру, ни Пандора, пребывающая в середине своего путешествия по Индии – никто не заподозрил и даже не удивился тому, что не заметил несуществующего живота под тёплыми и всегда широкими кофтами Стеллы. Тем более мы сообщили всем о том, что ребёнок родился недоношенным, а живот на седьмом месяце, как известно, скрыть проще, чем на девятом. Естественно близкие родственники были в шоке от того, что мы скрыли беременность, но в действительности лишних вопросов не возникло ни у кого. Все со слишком неожиданной лёгкостью поверили в нашу историю. Ни у кого не возникло вопросов даже относительно ярко-рыжего цвета волос младенца, так как Пандора неожиданно для всех выдала историю с каким-то рыжим прадедом по её линии, которую мы никак не ожидали услышать и на которую впоследствии ссылались всю оставшуюся жизнь.

      Так Стелла исполнила своё желание вырастить Энтони как своего собственного сына. Она не хотела рассказывать ему о безымянной матери-наркоманке, о несуществующем отце, о его рождении в грязную юбку на полу сарая… Его родила она и он её ребенок. Точка.

      Но то, что было для нас точкой, после смерти Стеллы превратилось для меня в серьёзную запятую.

      Я заметил это ещё когда наши дети были маленькими – Энтони отличался от остальных. Он был нервным, зачастую импульсивным и… Жестоким. Долгое время я пытался убеждать себя, что смогу это исправить, но в день, когда я увидел, как Таша, борясь со шлангом, тушила начинающийся пожар, я понял, что сущность Энтони не поддастся ни моему воспитанию, ни моему контролю. Особенно остро я ощутил это, когда узнал, что Энтони, прежде чем поджечь муравейник, а вместе с ним и весь наш дом, запер в доме всю мою семью. Тогда я вдруг осознал, что он мне не сын и не сын он Стелле. Он был не наш. Он был ничей. И мне стало страшно.

      Тогда я впервые