.

ответил, не думая, с обезоруживающей прямотой, вызванной, очевидно, выпитым графинчиком:

      – Старый становлюсь. Умирать не хочется.

      – А кому хочется… По этому поводу, знаешь, есть у меня одна-две гипотезы – но это исключительно мои собственные умопостроения, – никто мне их не нашептал и не внушил. И вообще: никаких диалогов с высшими силами я, как ты знаешь, не веду.

      – Понятно-понятно. Но тем интересней твое личное мнение. Незамутненное, так сказать, приказами высших сил.

      – Старый ты плут и прохиндей. И льстец.

      – Все равно, Алеша, ты вот меня оскорбляешь – а я хочу услышать твое суждение.

      – У меня гипотеза такая: мы, какие мы есть, со всей нашей памятью, мечтами и помыслами, – всего лишь информация.

      – Это как?

      – Ты флэшками пользуешься? Впрочем, что за вопрос. Я знаю, что пользуешься. Ну, и скажи, что с информацией на флэшке бывает, когда ее выкинули, испортили, раздавили?

      – Портится она.

      – А если данные с нее перед этим в какой-нибудь компьютер переписали?

      – Останется в компе.

      – Вот именно. И если комп сделан из неубиваемых элементов – какой-нибудь дата-сервер с двойным, тройным дублированием, – будет жить сия информация, Сименс, вечно.

      – Мне нравится твоя аналогия, Алеша, – задумчиво проговорил мой собеседник.

      – Спасибо.

      – Вопрос, значит, только в том, найдется ли Кто-то, чтобы перекинуть твою информацию с флэшки, то есть с нашего бренного тела, на Большой и Очень Центральный Процессор.

      – Да, Сименс. Есть и еще один вопрос: а будет ли твоя или моя информация представлять интерес? Столь большой, чтобы ее переписывали на этот компьютер и хранили вечно?

      – Это как бы вопрос об аде и рае.

      – Наверно. Но это все мои дилетантские построения.

      – Нет-нет-нет! Человек, который видит людей насквозь, не может ошибаться.

      – Благодарю тебя, конечно, Сименс, и за «насквозь» и за «не может ошибаться», но ты бы лучше в церковь сходил.

      – Я лютеранин.

      – Да? Я и не знал. Тогда собор Петра и Павла в Старосадском переулке ждет тебя.

      Во все время нашего богословского диспута я исподволь посматривал, чем заняты прочие посетители ресторана – а их было много, почти все столики заняты. Еще бы – четверг, вечер, почти что конец рабочей недели. Гости заведения проводили время, как и положено визитерам кабака: пили, дымили, ели, кадрились друг с другом. Однако при этом я чувствовал исходившую от них некую эманацию. Она была направлена на меня, и я от нее ощущал неудобство – вроде чесотки. Наконец, я сформулировал, в чем оно, неудобство, заключалось. Некоторые из местных, поблизости сидящие, слишком большое на наш столик внимание обращали. Я бы понял, когда подобное происходило бы в конце моих гастролей. Но в первый же день? Когда я еще ничего не показал? Ничем не удивил? Да, Энск мой родной город – но я так давно уже не был здесь, и у меня практически никого тут родных и знакомых не осталось. Я, конечно, мог бы просканировать не