В интересах революции. Сергей Антонов

и сна. И им это с грехом пополам удалось. Толик мог с полным основанием гордиться и собственным семейным очагом, и его хозяйкой. Он даже согласился терпеть фаянсовый бюстик Ленина на прикроватной тумбочке. Время от времени Томский демонстративно поглаживал Ильича по лампообразной голове и ласково называл «вождищем», вообще обращаясь с ним как с безгласным и безвредным домашним животным. Типа аквариумной рыбки.

      Впрочем, Елена догадывалась, что упрямый Томский поступился принципами не только ради нее, хотя тот ни словом об этом не обмолвился. Если для бывшей комсомолки Ильич был напоминанием о счастливой жизни на красной ветке, то Толик испытывал чувство вины за то, что так поступил с настоящим телом покойного вождя пролетариата при угоне траурного поезда с Лубянки.

      Глядя сонными глазами на поблескивающую в мазутном свете ленинскую лысину, Толик силился понять, к чему клонит Елена.

      Отчаявшись дождаться, пока тот додумается наконец сам, Лена покачала головой и рассмеялась Толиной недогадливости.

      – Думаю, что это будет мальчик… – сказала она.

      Толик вскочил с кровати так порывисто, что лишь чудом не опрокинул жестянку с маслом и горящим фитилем.

      – Ты…

      Он хотел еще что-то сказать, но все слова разом вылетели из головы.

      Вот о чем хотела сообщить ему Полянка, ниспославшая странный сон! Поток счастья вынес Толика и Лену на платформу, где он закружил возлюбленную в танце. Елена поняла: еще чуть-чуть – и будущий отец завопит так, что разбудит всю станцию, и зажала рот мужа ладонью.

      Томский подхватил Лену на руки, отнес в комнату, уложил на кровать и прижался ухом к животу жены.

      Толя своих родителей потерял в Катаклизм, и те немногие обрывки воспоминаний о семейной жизни, которые оставались в его душе, означали для него совершенное счастье, безмятежность, тепло. Он никогда не мог понять своих сверстников, которые обозленно или озабоченно бухтели, что их «баба залетела». Случилось бы такое с ним самим, думал Толя, вот было бы счастье! А тут еще от девушки, которую он так ярко любил, по-настоящему, впервые в своей жизни…

      Доказывать будущему отцу, что месяц – слишком малый срок для того, чтобы услышать ребенка, было бесполезно. Он утверждал, что малыш уже шевелится, и до самого утра не отпускал Лену от себя дальше, покрывая ее лоб и щеки восторженными поцелуями.

      Когда Боровицкая начала просыпаться, Елена не выдержала и прогнала обалдевшего от счастья Толика на работу, пообещав родить к его приходу. Шагая по еще безлюдной платформе, Томский улыбался. Он испытывал непреодолимое желание рассказать о том, что произошло, первому встречному. Однако редкие, пока еще сонные обитатели Боровицкой явно были не готовы к тому, чтобы разделить его счастье.

      До своего трудового места, расположенного в западном вестибюле Арбатской, Томский летел как на крыльях. Работа, которую он еще вчера считал монотонной и нудной, сейчас казалась благословением.

      Пункт дезактивации, или «ПД», как называли его профессионалы,