Женские праздники (сборник). Сергей Таск

Николаевна занимается арифметикой. Хорошо бы сегодня еще четверо подвалили, ну трое, вот уже четыреста. С каждой сотни тридцатка – Нетребе. Остается двести восемьдесят. Двадцать шесть – дорога в оба конца. Итого, чистыми, двести пятьдесят четыре. Это им с Вовкой на неделю, до следующей субботы. Не густо, но бывало хуже. Шеф все обещает десяточку накинуть. Ага, накинет он тебе. Бросил кость, а ты ему за это в ножки кланяйся.

      – Дарья Николаевна, вас клиент дожидается!

      – Выхожу, Василий Захарович!

      В час дня профессор с ассистенткой пьют чай с плюшками. Чай Дарья Николаевна заваривает особый, с полынью и ромашкой, травку она сама собирает и сушит на зиму. Плюшки профессор приносит из дому, их печет теща, и одна непременно с «секретиком». Это может быть цукат или клюква в сахаре, но можно нарваться и на вишневую косточку, а однажды кто-то даже проглотил дореформенный гривенник. Поэтому Дарья Николаевна отщипывает от плюшки по кусочку, а уж затем отправляет его в рот. Крошки она собирает в полиэтиленовый пакетик – для птиц.

      – Да, – вздыхает профессор своим мыслям. – Так вот и живем.

      Дарья Николаевна, высунувшись в форточку, высыпает на заснеженный карниз хлебные крошки. Захлопотали, засуетились воробьи, словно не веря, что они приглашены на этот праздник жизни.

      – Холоду напустишь, – недовольно ворчит профессор.

      О жучках и Жучках

      Шершеневич любил сравнивать людей и насекомых, и это сравнение было не в пользу человечества. Взять самый близкий пример. Родители Макса, как его звали дома, прожили вместе без малого тридцать лет и в своей любви на поражение были точны, как самонаводящиеся боеголовки. Когда кто-то оставил вмятину в их новенькой «шестерке», мать тонко усмехнулась: «Знают, кому можно намять бока!» Ответ был адекватный: «За такой цвет можно и убить!» Это не мешало им жить в одном семейном бункере.

      А вот вольный майский жук, которого Макс нашел мертвым на подоконнике, до последнего вздоха бился головой о стекло. Или осы, проклятие дачного сезона, с какой дотошностью, с каким самоотвержением влезали они в салаты, движимые желанием понять мир высших существ, и издыхали среди грязных тарелок и опрокинутых чашек, раздавленные двуногими божествами! В пять лет Макса чрезвычайно занимали мухи. Он ходил за ними по пятам, отслеживая безумную траекторию, вроде бы лишенную смысла. В стремлении ее постичь он наловчился сбивать полотенцем этих жемчужно-стальных жужжастиков. Оторвав крылья, Макс ставил зудящего монстра на середину столешницы. Разогнавшись на клетчатой бетонке, камикадзе, бздын, шлепался оземь, и эта смертельная отвага потрясала детское воображение. Мальчик рос смышленый. В десять лет, раскрыв в папиной библиотеке биографию Амедео Модильяни, он безошибочно угадал сквозную тему книги: Дедо отымеет всех хорошеньких натурщиц, а жизнь отымеет его.

      Почему энтомологии Шершеневич предпочел языки и литературу? Свой выбор он объяснял так: «Неподвижный поплавок не означает, что в