Знак чудовища. Роман Афанасьев

и на этот раз Сигмону удалось осмотреться. Он был по-прежнему прикован к стене, а перед ним возвышался все тот же стол, уставленный зловещими колбами и приборами. Но теперь в подвале горели факелы, и Сигмону удалось рассмотреть стены. Подвал был большой – не меньше гостиной. Стены сложены из мелких темных камней, покрытых плесенью, а потолок забран прогнившими досками. За столом, в темной стене, едва виднелась большая дощатая дверь. Слева от нее было большое пустое пространство с гладким полом, напоминавшее площадку для тренировок. Об этом же говорил и деревянный стенд с оружием, устроившийся у самой стены. Сигмон прищурился и разглядел три меча, топор-клевец и пристроенную сбоку кавалерийскую саблю. Свою саблю. Курьер подумал, что он не первый «гость» подвала. Думать о судьбе предшественников не хотелось, и, чтобы отвлечься, Сигмон повернул голову, пытаясь рассмотреть дальний угол подвала, погруженный во тьму. То, что он увидел, заставило тана пожалеть, что он отвел взгляд от стойки с оружием. Вдоль стены шел длинный желоб, выдолбленный в полу. Оканчивался он большой темной дырой, очень похожей на жерло колодца. Желоб, скорее всего, служил кровостоком. Сигмон уже видел такой – в темнице армейской казармы, куда попал за драку с офицером. Там-то ему и объяснили, зачем нужен желоб.

      Несмотря на то, что он чувствовал себя заметно лучше, Сигмон совсем пал духом. К нему вернулась ясность ума, но легче от этого не стало. Скорее наоборот. Он ясно понимал, что колдун ставит на нем опыты, и, скорее всего, после долгих мучений его ждет страшная смерть. Рассчитывать на то, что его будут искать, не приходится. Он свернул с утвержденного маршрута, и, даже если по его следам пойдет армейская разведка, они не догадаются выяснить короткий путь. К деревне Холмовицы. Конечно, если бы он был командиром полка или хотя бы капитаном, его бы искали долго, тщательно и, быть может, даже нашли. Но он – всего лишь курьер, кадет. Его объявят дезертиром и назначат вознаграждение за поимку. На том и успокоятся.

      Сигмон застонал и облизнул пересохшие губы. Ишка, кадетский корпус, родное поместье, мама, отец... Все это было так давно. Прошлая жизнь казалась сном, чудесным сном, счастливым уголком, куда не суждено вернуться. Никогда. Впереди только мучения, кошмары и смерть. Сигмон подумал, хочет ли умереть? Прислушался к себе и понял: хочет. Сейчас же. Он заворочался, но был настолько слаб, что даже не смог сесть поудобнее. Вспомнились рассказы преподавателей о том, как во время полувековой войны с Волдером вражеские лазутчики убивали себя, чтобы не выдать тайны под пытками. Они откусывали себе языки, глотали кровь и в конце концов умирали.

      Язык был сухим и шершавым, как кора дуба. И непослушным. Сигмон мял его зубами, пытался ухватить, но тот болтался из стороны в сторону, как яблоко в бочке с водой. Наконец курьеру удалось придавить его передними зубами. Он сжал челюсти, со страхом ожидая боли, но она так и не пришла. Он нажал сильнее, чувствуя, как немеет челюсть, и понял, что у него нет сил даже укусить самого себя. Мышцы ослабли, рот раскрылся, и Сигмон заплакал. Он