Над краем кратера. Эфраим Баух

фрукты, хлеб, два дневника.

      А гребни волн возносят расставанье.

      О, как же удивительно легка

      Таинственная зыбь существованья.

      Над головой Ай-Петри, Роман-Кош

      И Демерджи – толпятся, с небом споря.

      Вокруг меня ветшает Ялта, сплошь

      Курортниками шаркая вдоль моря.

      Оркестров галопирующая прыть,

      Так лихо синкопирующих Листа,

      Девчонки, что еще не могут скрыть

      Наивности своей и любопытства,

      Мужчины, что с любым накоротке,

      Не просыхают в пьяни беспробудной —

      Всё замыкает в чуждом городке

      Миг жизни,

      Миг потерянности чудной…

      Таится завтра за бурленьем вод,

      Душа грустит и места не находит.

      По трапу поднимусь на теплоход.

      Отдав концы, навечно Крым отходит.

      Винт режет воды, мощен и строптив,

      Разматывая дни и расстоянья.

      Я слышу ясно – в первый раз – мотив:

      То с юностью навечно расставанье.

      И когда настигла она меня, юность?

      И совсем не тогда, когда над классом нависает хриплый клекот зоолога, рассказывающего о ястребах и орлах, а в партах идет напряженная жизнь, кипит невидимая суета. Пишут записочки, письма, послания, скребут перьями бумагу. Стреляют письмами, скатанными в катышек, из трубок, ревниво следят, чтобы развернул тот, кому послано.

      Чуткое ухо улавливает мышиный шорох бумаги. А зоолог сидит вполоборота к классу, перекинув ногу на ногу, прикрыв лицо ладонью, но между пальцами блестит весь в морщинках его орлиный глаз. Внезапно, с легкостью, ошеломляющей для его грузности, роста и возраста, бросается между парт. Мыши разбегаются. В руках у него добыча: сложенная вчетверо бумажка. Лениво располагается на стуле, цепляет на нос очки, небрежно извлеченные из бокового кармана, те же хриплым голосом читает:

      «Ты – мой идеал! Монтекристо», – смотрит на класс поверх очков и его передергивает, – Бр-р-р! Что с вами, уважаемые? На глазах портитесь. В прошлый-то раз хотя бы по-человечески: ты мне нравишься! А это что? Чушь, бредятина, шелуха книжная, фу-у… Не ожидал».

      Захваченный врасплох, класс пять минут приходит в себя, испуганно слушая зоолога, как ни в чем не бывало продолжающего изображать хищных.

      Но постепенно мыши снова выползают из нор. Это можно узнать по моей соседке Люде: начинает вертеть шеей. По-моему, она способна запросто повернуть ее вокруг оси. Дело в том, что она никак не может позволить себе пропустить нити связи, налаженные или только возникающие. Не знать интимных дел всех и каждого – сверх ее сил.

      А в классе эпидемия посланий, эмоциональной активности. Можно представить себе нагрузку на ее шею. Недавно я и сам чуть не схлопотал по шее из-за нее. Два двоюродных брата Бори, сидящие на последней парте, безнадежно в нее влюблены. Но так как я сижу с ней и запросто беседую по праву абсолютно к ней равнодушного, братья сделали обратный вывод и уже второй раз присылают мне «ультематум», не смущаясь уровнем грамотности и не считая мужской беседы за