Грозовые ворота. Александр Тамоников

пространяются. По обоим склонам в самых неестественных позах лежало множество людей, вернее, то, что от них осталось после массированного артобстрела. В одной из воронок, наполовину присыпанный землей, с открытыми, полными навечно застывшей боли глазами, нашел свое последнее укрытие командир роты. Рядом – на расстоянии протянутой руки – догорал обезображенный до неузнаваемости труп капитана-десантника. И чуть поодаль – почти весь личный состав. Погибший, но не сдавший своих позиций, выполнивший до конца Воинский Долг. А метрах в десяти, не далее, – уничтоженный враг. Смерть смела все, что разделяло их в жизни, – идеологию и вероисповедание, национальность и возраст. Смерть в одно мгновение уравняла всех. И сейчас они лежали, с одинаково искаженными от боли и ненависти мертвыми лицами, с оружием в руках, в непосредственной близости друг от друга. Русский и белорус, чеченец и араб. Солдат Отчизны и платный наемник. Они уже не были врагами. Все они стали жертвами одной войны, одной политической схватки, цель которой – власть. А дым горящих камней, земли и человеческих тел постепенно поднимался ввысь, туда, к неприступным и равнодушным вершинам, унося с собой души погибших. Поднимался, чтобы там, надо всем живым, раствориться в чистом небе, в котором уже стали собираться стервятники, чутко уловившие запах обильно пролитой крови. Они парили, кровожадно всматриваясь вниз, где на безымянной высоте у Косых Ворот в неравном бою погибло сводное подразделение. Рота специального назначения!

* * *

      Костя проснулся рано, на часах не было и шести утра. Открыв припухшие от обильного ночного возлияния глаза, нащупал рукой возле софы бутылку пива – непременный атрибут его похмельного пробуждения. Сделав несколько судорожных глотков, откинулся на подушку.

      Сейчас должна отпустить тошнота, исчезнуть сухость во рту и ослабеть боль, раскалывающая череп пополам.

      Он лежал и ждал облегчения. По мере того как похмелье неохотно отступало, к Косте возвращалась способность соображать.

      Возникал вопрос, постоянный в такие мгновения, – что было вчера?

      В редких случаях по утрам Костя более-менее помнил, что происходило на финальной стадии предыдущей пьянки. По большей части события бурной ночи память не хранила. Наверняка опять чего-нибудь «учудили» напоследок, после безумных, до предела извращенных оргий с девицами на дискотеке «У Паши».

      Черт! Как же плохо. Водки бы, граммов сто.

      – Мам! – крикнул Костя. – Мам!

      Его крик был услышан, в комнату вошла мать.

      – Проснулся, чудо?

      – Проснулся. Знаешь, как мне плохо?

      – Представляю.

      – Налей, мам, грамм сто пятьдесят?

      – Прямо в постель подать?

      – Все равно.

      – Тебе все равно. А мне – нет. Поднимайся, там, в холодильнике, есть немного коньяка, но прежде ответь, когда прекратится весь этот бардак?

      – Мам, дай прийти в себя. Потом поговорим. Отчим, наверное, на кухне?

      – Да, завтракает.

      – Опять мораль начнет читать.

      – А ты как хотел? Папа занимает высокий пост, я тоже, слава богу, не кухарка, а сын – не пойми что. Ты думаешь, о твоем поведении у нас на службе никому ничего не известно?

      – Можно подумать, отчиму в его мэрии за меня мозги чистят.

      – А ты думаешь, нет?

      – Ладно, пошел я, мочи нет.

      Костя, не одеваясь, в плавках, прошел на кухню.

      Отчим доедал свою яичницу.

      – Привет, – буркнул Костя.

      – Здравствуй, здравствуй. Что это ты, не умывшись, не одевшись, и сразу в холодильник?

      – Похмелиться хочу. – Костя не считал нужным скрывать свои намерения.

      Он достал початую бутылку «Арарата», не наливая в рюмку, опрокинул содержимое в себя из горла.

      – Фу, – поморщился отчим, – как так можно?

      – Молча, папа, молча. Ты деньжат случаем не подбросишь?

      – Деньги, между прочим, с неба не падают.

      – У вас, в мэрии, падают. И не только с неба.

      – Эх, Костя, Костя! – Отчим явно не хотел портить себе настроение. – Не пойму я тебя. Имеешь практически все. Не зависим ни от кого. Когда за ум возьмешься?

      – Возьмусь, пап. – Костя достал из салатницы дольку помидора, бросил в рот. – Вот погуляю с годик, а потом все – очки на фейс и за учебники. И никаких пьянок. Учеба, учеба и еще раз учеба. Клянусь. Клянусь крутыми кроссовками, которые, кстати, ты обещал мне.

      – Как ты хорошо помнишь, что обещают тебе, а вот своих обязательств исполнять не торопишься.

      – Всему свое время, пап. И не надо только про свою «совковую» юность плакаться. Наслышан. Так дашь денег? Хоть сотню?

      – Спрашивай у матери, она бюджет ведет.

      – А ты из внебюджетных? Вон из рубашки так и выпирают! Поделись с больным сыном!

      – Больным? Да на таких больных... ладно, пошел я. – Отчим встал, бросая на стол пятидесятирублевую купюру. – Хватит и полтинника.

      После