Последний солдат Третьего рейха. Дневник рядового вермахта. 1942-1945. Ги Сайер

во весь опор и проделал уже половину пути до нашего зaмка. Мы страшно проголодались и, влетев во двор, ищем взглядом вход в столовую. Но не тут-то было! Никакого намека на то, что нас собираются кормить.

      – Дадут нам пожрать или нет? – спрашивает гигант эльзасец у стоящего поодаль унтер-офицера.

      – Смирно! – рявкает фельдфебель.

      Мы застываем. Даже наш храбрый эльзасец.

      – Обед здесь в одиннадцать, – гаркает Лаус. – А мы прибыли с опозданием на три часа. Тройками, справа от меня, становись! Сейчас у нас стрельбы.

      Сжав зубы, мы отправляемся за нашим мучителем.

      Узкая тропинка бежит через лес. Тихо. Припекает солнце. Пахнет хвоей и смолой. Неподалеку стучит дятел.

      Наши ряды расстроились, и мы плетемся гуськом. Фельдфебель Лаус умчался. Вероятней всего, чтобы выяснить, все ли готово к стрельбам, которые для офицеров серьезное испытание, а для солдат любимое занятие. Стрельбы – настоящее дело, для которого требуется умение.

      А голод между тем давал о себе знать. Неужели после этих учебных стрельб состоится обсуждение результатов? Скорее всего… При поистине пчелином усердии Лауса не миновать нам разбора стрельбы по мишеням с бесконечными придирками. Похоже, сегодня мы окончательно убедимся в том, что голод и в самом деле не тетка.

      Тропинка вывела на опушку леса, где матерые ели стояли вперемежку с кряжистыми березами. Я поймал себя на том, что природа на голодный желудок не вызывает у меня прежнего радостного чувства.

      Неожиданно среди идущих впереди солдат возникло замешательство. Что такое? Я пускаюсь во всю прыть к развилке, где человек тридцать солдат сгрудились вокруг троих поляков в гражданском с корзинками с отборными куриными яйцами.

      Поляки что-то лопочут, но я по-польски ни бум-бум! Но и так ясно, что они продают яйца, а нам, к несчастью, до сих пор не выплатили жалованье.

      Короче говоря, довольно быстро выясняется, что в наших карманах пусто.

      Не в силах противостоять искушению, мы запускаем руки в корзины. Направо-налево сыплются удары, но все это происходит в полном молчании. У меня в пилотке оказалось восемь целехоньких яиц. Не так уж и плохо, если не обращать внимания на боль в ноге. Кто-то вмазал мне каблуком по щиколотке.

      На меня во все глаза таращится упитанный австрияк. Глядя на его румяное мальчишеское лицо, я и представить себе не мог, каким оно станет через месяц, когда утомительная беспощадная фронтовая жизнь всей тяжестью обрушится на нас.

      Я протягиваю ему пару яиц. Он от изумления и счастья теряет дар речи.

      Оставшиеся шесть яиц я проглатываю чуть ли не со скорлупой.

      Наконец-то мы на стрельбище. Здесь по меньшей мере тысяча солдат. Стрельба не прекращается. Издалека виднеются поднятые над бруствером темные и белые мишени. Те, что ближе, – для стрельбы из винтовок, а подальше – из пулеметов. Я прихватываю к винтовке дюжины две патронов, намереваясь расстрелять их, когда настанет моя очередь. Некоторые берут и больше, но и двадцати хватит.

      Яйца