Хозяйка музея. Галина Артемьева

(с ударением на «у», что было важно для сюжета):

      – Ддддд (У человека зуб на зуб от страха не попадает при мысли о привидениях, ду́хах.)

      Его спутник пытается над ним подшутить, объяснить, что его пугает его собственный слух:

      – Ухи! (Мол, уши твои тебя подводят, приятель.)

      – Хи! (Радуется такому естественному разрешению страхов пугливый человек.)

      А в это время ду́хи, решив доказать, что они есть, принимаются завывать:

      – Иииииии!

      А еще Манечка сочиняла замечательные стихи. Буквально обо всем, что видела. Вот лежат они на травке, загорают…

      – Смотри, – шепчет Маня и глазами показывает, как комарик вьется рядом с их головами.

      И тут же говорит стихами:

      Непонятное насекомое —

      крылатое, черное —

      Начинает свой страшный путь:

      По упругой блестящей травинке – ввысь,

      Чтобы оттуда мне на ногу,

      а может быть, на голову

      сигануть.

      Чтобы тысячью своих осторожных ножек

      Запутаться в моих волосах,

      Чтобы жалом безжалостным

                                              впиться мне в кожу…

      Кажется, даже на небесах

      слышат его занудную песню,

      Состоящую из непрерывности звуков «вэззззззззз».

      Что бы сказало облако, интересно,

      Если бы этот настырный комар на него залез?

      Лена записывала все, что приходило им тогда в головы. Копились тома сочинений. Так до сих пор на даче и хранятся исписанные толстые тетрадки за 44 копейки. Сколько их там? Надо бы взяться, перечитать.

      Хорошие воспоминания. И недаром все окружающие предрекали сестрам карьеры сочинительниц.

      Так и получилось. Отчасти. Маня сочиняет до сих пор. Вплоть до коллизий собственной жизни.

      2. Манечка

      Все у них шло ровно и гладко. Даже без предрекаемых со всех сторон ужасов подросткового периода обошлись. Спокойная семейная жизнь не способствовала диким бунтам, безобразным истерикам. У всех постоянно находились дела поважнее и поинтереснее. Лена с упорным прилежанием занималась своим всепоглощающим искусствоведением. Мария поступила в иняз. Перед самым ее восемнадцатилетием произошло незначительное событие, почему-то радикально изменившее дальнейшее течение всей их семейной жизни.

      Однажды Маня ехала домой на метро после трудного студенческого дня и многочасового сидения в библиотеке. Рядом громоздился жирный дядька в милицейской форме, таращился. Потом заговорил. Откуда, мол, едет, где ей выходить. Маня вежливо отвечала. Тучный приставучий дядька тоже ехал «с института», как он изволил выразиться. К Мане это не имело ровным счетом никакого отношения. Она даже не поворачивала головы в его сторону, отвечая на вопросы случайного малоприятного человека.

      Приближалась ее станция. Она поднялась выходить. Жиртрест тоже встал. Пояснил про удивительное совпадение. Дошел с ней до ее дома. Попросил телефон. Маня извинилась и отказалась называть номер. Родители строгие, не приветствуют. Так она объяснила.

      – Ага.