Плоды свободы. Людмила Астахова

может, и пронесло бы, – рассуждал полицейский чин, бродивший следом. – А тут все разом – мороз, цены на хлеб, виды на урожай хуже некуда, миледи-шуриа, а тут еще про будущую войну с Синтафом заговорили… И понеслось. Теперь собрались на центральной площади, возле магистрата.

      – А что же господа магистры?

      – Забаррикадировались внутри.

      – За-ме-ча-тель-но. Кто зачинщик беспорядков?

      Эрлинг нехорошо так скривился, словно проглотил померанцевый плод целиком. Лицо его побурело от прилива крови, и даже белки глаз порозовели.

      – Полагаю, ваша светлость, что засланец с той стороны границы поработал, – прошептал он на ухо Рамману. – Тив, а то и эсмонд.

      – Почему вы так решили?

      – Разговорчики про утерянную милость Предвечного… хм… то есть Душееда диллайнского, конечно же.

      – О как!

      Особенно удивляться не стоило. Оговорка полицмейстера говорила красноречивее всяких слов. Никто про лжебога не забыл, как не истерлись в памяти чудеса, на которые горазды были волшебники-эсмонды.

      – Что ж… Берите своих людей, Эрлинг. Идем к Городскому Собранию.

      Решимости Рамману Никэйну не занимать. Двадцать лет он умудрялся относительно мирно сдерживать недовольство сограждан. Князь Файриста подданных благоденствием не баловал, чуть что не так, присылал карательные отряды. Графу Янамарскому подобная перспектива не улыбалась ничуть, а потому у него на каждого мало-мальски значимого человечка имелась своя, небольшая, но крепкая узда. Безгрешных под тремя лунами практически нет. У одного неприличный секретик имеется, у другого – выгода, которую страшно потерять, а за третьим преступленьице числится – как раз на пять лет каторжных работ по нынешним законам. Очень по-шуриански, но что тут поделаешь.

      – Сейчас поглядим, кто у нас такой бойкий, – прошипел Рамман себе под нос.

      А на площади выяснилось, что бойких сыскалось куда как много, почитай, все взрослое население города. Костры, разложенные ради обогрева замерзших протестантов, а также в знак неповиновения, коптили аккуратно побеленные стены домов. Глухо, как пчелиный рой, гудела толпа, изредка взрезаемая, точно ножом, женской визгливой бранью, лаяли очумевшие от столпотворения собаки, каркали рассерженные вороны, монотонно звонил набатный колокол. Засевших в здании Собрания градоначальников от бунтующих горожан охраняла рота стрелков, перегородив редкой цепью широкую, на весь фасад, лестницу парадного входа. Самому Рамману здание магистрата напоминало резной сундук, вроде тех, что до сих пор пылятся на чердаке Янамари-Тай. Такое же крайне вычурное и неуместное творение зодчих времен Ательмара Пятого, когда без завитушек по всему фасаду не обходились даже коровники. Одного взгляда хватит, чтобы преисполниться сословной ненавистью. Вот, дескать, где самое гнездо кровососов.

      Графу, явившемуся на встречу с мятежным народом, препятствий чинить не стали, но и должного уважения не проявляли. А на ступеньках магистрата Раммана уже поджидали зачинщики… Точнее, те, кто набрался смелости