Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2. Григорий Аветович Джаншиев

суду общественному и ему только одному: «Суд присяжных рядом со своими судебными достоинствами характеризуется также его внесудебным значением, выражающимся в подъеме того нравственного чувства, которое он в обществе развивает. Можно указать на немало занесенных в литературу фактов, подтверждающих несомненность этого влияния присяжных заседателей. По окончании своей обязанности присяжный возвращается в свою деревню как бы преображенный: он отправлял в суде в качестве присяжного такую важную функцию, которая подняла его в его собственных глазах и в глазах близких ему людей и дает основание, путем рассказов домашним и соседям о вынесенном из суда, содействовать распространению сведений о том, что преступление, как ни велика сила его, находит свое возмездие в правосудии»[141].

      Таково возвышающее и облагораживающее действие суда присяжных, этого венца и лучшего украшения судебной реформы, этого истинно гласного и народного суда совести. И такой-то суд М. Н. Катков имел смелость незадолго до своей смерти пренебрежительно назвать «улицею». Впрочем, как верно указал один из известных судебных ораторов, С. А. Андреевский, в этом оскорбительном, по намерению, уподоблении невольно выразились самые дорогие черты суда общественной совести: «И правда, – сказал в одной речи г. Андреевский, обращаясь к присяжным, – пусть вы – улица! Мы этому рады. На улице свежий воздух; мы бываем там без различия, именитые и ничтожные; там мы все равны, потому что на глазах народа чувствуем свою безопасность; перед улицей никогда не позволят себе бесстыдства; когда вы по улице провожаете близкого покойника, незнакомые люди снимут шапку и перекрестятся… На улице помогут заболевшему, подадут милостыню нищему, остановят обидчика, задержат бегущего вора! Когда у вас в доме – грабеж, убийство, пожар – куда вы бежите за помощью? – На улицу. Потому что всегда найдутся люди, готовые служить началам общественной справедливости. Вносите к нам в наши суды эти начала… Приходите с улицы, потому что сам законодатель пожелал брать своих судей именно оттуда, а не из кабинетов и салонов»[142].

      Только близкое общение с самобытным нравственным миросозерцанием народа или, если угодно, улицы предохранило суд общественной совести от преждевременного одряхления и апатии, от профессионального и рутинного формализма; только благодаря безостановочному приливу из народного резервуара вечно свежих струй справедливости и человечности он, этот «суд улицы», несмотря на окружающие крайне неблагоприятные условия, от которых захирели другие сверстники его, и к 30-й годовщине своей:

      Как свежий остров цветет

      Безвредно средь морей…

      История учреждения и введения в действие нашего суда присяжных имеет глубокий смысл, особенно поучительный в наше беспринципное время пренебрежительного отношения к теории или науке. Следуя Высочайше указанному рациональному плану, предписывавшему составить проекты согласно началам,

141

См. «Ж. М. Ю.», 1896. № 3-й. В. К. Случевский: «О суде присяжных и его противниках».

– В апрельской книге за 1897 г. «Журнала Мин. Юстиции» появилось обширное сообщение о работах Высочайше учрежденной комиссии для пересмотра судебных законоположений – по вопросу об участии общественного элемента в отправлении правосудия. Как известно, громадное большинство комиссии, с председателем ее, министром юстиции Н. В. Муравьевым, высказалось за сохранение суда присяжных с удержанием в существе организации этого института по Судебным Уставам. Мотивы, которыми руководствовалась комиссия, постановляя это решение, подробно изложены в записке первого отдела ее, обсудившего вопрос предварительно, и в речи Н. В. Муравьева, произнесенной в общем собрании комиссии 23 ноября 1896 г. Министр юстиции в следующих выражениях охарактеризовал важное значение суда присяжных: «Едва ли кто-нибудь теперь сомневается, – говорил министр, – что в области уголовной юстиции весьма трудно, если не вовсе невозможно, обойтись без содействия граждан, обывателей в качестве непрофессиональных судей, призываемых из общества и народа разделить с судьями правительственными тяготу суда над нарушителями уголовного закона. Во всяком случае, такого сомнения никогда не возникало для законодательной мудрости нашего отечества; она во все эпохи истории обращалась к участию в уголовном суде общественных судей, были ли то судные мужи Древней Руси, губные старосты и целовальники Московского государства, выборные сословные судьи после петровского периода или присяжные заседатели судебной реформы императора Александра II. А потому ныне, в конце XIX в., отрицание самой идеи вспомогательного общественного суда прежде всего не соответствовало бы нашим вековым судебно-историческим преданиям. В 1864 г. суд с участием присяжных явился лишь новою формою стародавнего начала; ныне же суд коронный без общественного элемента был бы у нас совершенным новшеством, беспочвенною пробою, неизведанною загадкою будущего. В установлении такого суда не без основания можно было бы видеть недоверие к общественной и народной зрелости, косвенное признание или неспособности неслужилого русского человека посильно помогать власти в ее борьбе с преступлениями, или излишества этой помощи для самодовлеющих судебных чинов. Однако же, ни в окружающей действительности, ни в правительственных воззрениях, насколько они до сих пор выразились в ряде узаконений и мероприятий по судебной части, нет никакого повода к подобным заключениям, которые не оправдались бы и условиями, вызвавшими судебный пересмотр в видах улучшения судебного строя, а не ломки его. И в процессуальном отношении отсутствие в суде общественного элемента, служащего одною из существенных гарантий окончательности приговора, имело бы естественным последствием распространение на все без исключения дела апелляционного порядка, т. е. усвоение целой дорогостоющей системы многих судебных инстанций с ее неизбежною медленностью, безжизненностью и формализмом. Является затем и небезосновательное опасение, что при этой системе на судейском кресле прочно водворяется профессиональная сухость и рутина, часто неразлучные с постоянным применением карательных законов. В замкнутом должностном суде легко приучаются смотреть на людей и их деяния только как на механические объекты легального воздействия, и эта односторонность не находит себе противовеса в свежем притоке непредубежденных взглядов и простого житейского здравого смысла. Вот почему хотя все суждения наши свободны и определяются только стремлением к истине, но ради сбережения труда и времени не представляется, казалось бы, надобности включать в программу их общий вопрос о необходимости и полезности общественного участия в отправлении уголовного правосудия. Если он и не предрешен для нас бесповоротно, то все-таки настолько разъяснен и исчерпан и в теории, и на практике, что нечего и ждать каких-либо новых или неизвестных аргументов против всеми, по-видимому, разделяемого положительного его решения».

«Таким образом, вопрос этот в сущности сводится к вопросу о действующем суде присяжных, о его форме, постановке, суррогатах; другими словами – о желательных в нем поправках и об учреждениях, могущих так или иначе заменить его. Здесь нельзя не отметить самый момент рассмотрения вопроса о нашем суде присяжных. Уже не молодым мы застаем его: большинство из нас успело вместе с ним состариться на судебном поприще в течение тех долгих годов, которые прошли со времени введения его сначала на небольшом пространстве, а потом постепенно почти во всех внутренних губерниях. За этим учреждением уже стоит долговременный и многосторонний опыт, сложившийся на твердой почве бесчисленных фактических данных, широко открытых проверке и исследованию. К существованию и деятельности суда присяжных давно привыкло население, в понятиях которого с ним неразрывно соединено отправление правосудия по всем более тяжким общим преступлениям. Вообще несколько равнодушный к общественному делу русский человек склонен уклоняться от присяжной повинности не более, если даже не менее, чем от другой. При всем том, в общем, он несет ее усердно и добросовестно, сознавая высоту и святость господства в суде таких великих и добрых слов, как присяга, совесть, внутреннее убеждение. Если отдельные лица иногда и тяготятся обязанностью присяжного, то все общество несомненно дорожит этим учреждением. С таким положением вещей нужно считаться, и речь о непригодности суда присяжных для русской жизни могла бы идти единственно в том случае, когда было бы неопровержимо доказано, что суд этот вследствие органических своих недостатков не только не выполнил своего назначения, но и совершенно неспособен к исправлению и усовершенствованию. Ничего подобного не указывает практика, приводящая скорее к противоположным выводам. Многие тысячи уголовных дел разрешены и ежедневно разрешаются присяжными в силу клятвенного обещания, даваемого ими перед крестом и евангелием, – и я не думаю, чтобы у самого непримиримого их противника достало духу или смелости утверждать, что в этом множестве преобладают неправильные или ошибочные решения. По официальным сведениям безусловной достоверности и по единогласному свидетельству компетентных лиц, близко знакомых с деятельностью нашего суда присяжных за многолетний ее период, злоупотребления в ней были случаями крайне редкими и единичными, а более или менее значительные ошибки, к тому же иногда скорее кажущиеся, чем действительные, почти исчезают в громадном большинстве вполне правосудных приговоров. Зато кому не памятны и кто решится отрицать крупные заслуги суда присяжных при разрешении тех выдающихся по значению и сложности процессов, в которых ревностное исполнение обязанностей присяжных заседателей иногда прямо граничило с гражданской доблестью? Еще, быть может, важнее большая общественная польза, приносимая ординарным повседневным трудом наших присяжных на всем огромном протяжении их подсудности по делам, хотя не громким и не видным, но глубоко затрагивающим общие и частные интересы. Как бы то ни было, государство имеет в присяжных заседателях безмездных судей, честно несущих ответственную службу, без которых платные коронные судьи в их ограниченном составе едва ли могли бы справиться с процессией».

В записке первого отдела комиссии, с соображениями которого в пользу суда присяжным и его нынешней организации согласилось общее собрание 22 и 23 ноября, указано прежде всего на действительное состояние этого института. Суд присяжных, говорится там, впервые введенный в России на основании Судебных Уставов 1864 г., несмотря на громко высказавшиеся тогда указания на недостаточную для того развитость русского народа, только что освобожденного от крепостной зависимости, и на опасность, представляемую означенным институтом с точки зрения политической, просуществовал уже свыше тридцати лет и, хотя за это время подвергся ряду частичных преобразований, тем не менее сохранил до сих пор неизменными главнейшие черты первоначальной своей организации. Таким образом, суд присяжных оказался у нас вполне жизнеспособным, за тридцать лет своего существования глубоко проник в русскую жизнь, завоевал себе несомненные симпатии как самого населения, так и представителей нашего судебного ведомства, мнения которых имеют, конечно, в данном случае особое значение, как лиц, участвующих в отправлении правосудия совместно с присяжными. В подтверждение основательности такого заключения нельзя не указать на сочувственное отношение к суду присяжных нашей печати, за исключением лишь весьма немногих ее органов (в записке названы эти органы: это «Гражданин», «Московские Ведомости» и «Русский Вестник»), восстающих в существе против самой возможности привлечения общественного элемента в той или иной форме к делу отправления суда, а также на многочисленные, посвященные деятельности упомянутого института и признающие его вполне удовлетворяющим своему назначению сочинения, исследования и отдельные монографии, принадлежащие притом перу как юристов-теоретиков, так и судебных деятелей.

142

«Защитительные речи», 348.