Несколько слов о фельетонисте «Северной пчелы» и о «Хавронье»…. В. Г. Белинский

а и не думали иметь. Это особенно худо тем, что есть много читателей, которые добродушно верят всему печатному и справок наводить не любят (да и всякий ли может иметь для этого время?) и, прочтя будто бы выписанную из того или другого журнала фразу, повторяют: «Какая нелепость! как не стыдно утверждать такие вздоры!» Или – что еще хуже – восклицают: «Как можно это печатать! как позволяют это печатать!» В прошлом месяце мы представили печатные доказательства, что нашему журналу приписываются мнения совершенно противоположные его мнениям{1}. И что ж? Как воспользовались этим уроком наши противники? – Они прибегли к другому средству: вырвали там и сям по нескольку строк из страницы, по нескольку слов из фразы, – и действительно перепечатали наши слова без всяких искажений или изменений, словом, поступили в этом случае с возможною (для них) добросовестностию; но худо то, что эти вырванные фразы, будучи отделены от целой статьи, целой страницы, целого периода, явились с таким смыслом, что, читая их не в нашем журнале, поневоле воскликнешь: «Что за вздор!» или: «Как это можно печатать!» Вот доказательства: в фельетоне 106-го нумера «Северной пчелы», вышедшего 12 мая нынешнего года, вырвана из четвертой книжки «Отечественных записок» фраза: «Молодое поколение опытнее и мудрее прежнего». Подобная фраза, взятая отдельно, без связи с статьею, из которой вырвана, – и резка и нелепа. И потому да позволено нам будет вновь повторить наши слова вполне, чтоб читатели могли видеть сами: то ли говорили мы, что приписывает нам благонамеренный фельетонист «Северной пчелы».

      Самолюбие играет большую и чуть ли не главную роль в нерасположении стариков ко всему новому. Видя, что все на свете идет и делается не так, как бы им хотелось, не так, как все шло и делалось в их время, старики обижаются и говорят юношам: «Что же, мы глупее вас, а вы умнее нас? Разве мы затем прожили век свой, набрались уму-разуму, богатели мудрою опытностью, чтоб на старости лет неопытные мальчики вздумали учить нас?» Люди молодого поколения должны были бы отвечать на это старикам: «Каждый из нас, отдельно взятый, может быть, менее опытен и мудр, нежели каждый из вас, отдельно взятый; но наше молодое поколение и опытнее и мудрее вашего, потому что оно старше вашего и к вашей опытности приложило свою собственную». Но, к сожалению, молодые люди так же имеют свои молодые слабости и недостатки, как старые люди имеют свои старые слабости и недостатки, – и почти каждый юноша готов смотреть на старика, как на ребенка, а на себя, как взрослого человека, не понимая, что все его заслуги и все преимущество перед стариком состоит только в том, что он позже его родился, и что это ведь совсем не заслуга… Итак, было бы несправедливо утверждать, что старики всегда не правы в отношении к молодым, и молодые всегда правы в отношении к старикам. Но борьба между ими не прекращается ни на минуту, и одно время решает без лицеприятия, кто прав, кто виноват, хотя немногие доживают до решения своей тяжбы, и старики по большой части умирают с убеждением, что они правы, что их тяжба выиграна и что горе новому поколению, которое пошло новою дорогою…{2}

      Другая фраза: «Наполеон есть вверх ногами поставленный Карл Великий», надеемся, никому не покажется странною, если ее прочтут не отдельно, а в этом отрывке:

      Не помню, где и когда я читал какую-то статью Эдгара Кине о немецкой философии;{3} статья не очень важная, по в ней было премилое сравнение немецкой философии с французской революциею. Кант – Мирабо, Фихте – Робеспьер, а Шеллинг – Наполеон; вообще, это сравнение не чуждо некоторой верности; я сам готов сравнить Шеллинга с Наполеоном, только обратно Эдгару Кине. Ни империя Наполеона, ни философия Шеллинга устоять не могли – и по одной причине: ни то, ни другое не было вполне организовано и не имело в себе твердости ни отрезаться от прошлых односторонностей, ни идти до крайнего последствия. Наполеон и Шеллинг явились миру, провозглашая примирение противоположностей и снятие их новым порядком вещей. Во имя этого нового порядка вещей признали Бонапарте императором; пушечный дым не помешал наконец разглядеть, что Наполеон остался в душе человеком прошедшего. Исторический маскарад à la Charlemagne[1], в котором Наполеон оделся очень не к лицу, окруженный своими герцогами-солдатами, – был intermedia buffa[2], за которой следовало Ватерлоо с настоящим герцогом во главе. Шеллинг в своей области поступил так, как Наполеон: он обещал примирение мышления и бытия; но, провозгласив примирение противоположных направлений в высшем единстве, остался идеалистом, в то время как Окен учреждал шеллинговское управление над всей природой и «Изида» – «Монитер» натурфилософии – громко возвещала свои победы. Шеллинг одевался в Якова Бема и начинал задумывать реакцию самому себе для того, между прочим, чтоб не сознаться, что он обойден. Шеллинг вышел вверх ногами поставленный Бем, так, как Наполеон вверх ногами поставленный Карл Великий. Это худшее, что может быть, потому что чрезвычайно смешно{4}.

      Прочитав эти строки, кто не согласится, что они написаны не фельетонистом «Северной пчелы», а человеком нового поколения, который владеет умом, сведениями и талантом?.. Кто не согласится, что фельетонисту

1

Имеются в виду «Литературные и журнальные заметки» из № 5 «Отечественных записок» за 1845 г. – см. их в наст. т.

2

Цитата из рецензии на сочинения К. Масальского (см. наст. т., с. 536–537) с несколькими небольшими изменениями текста стилистического характера.

3

Статья Э. Кине «О философии в ее соотношениях с политической историей».

1

под Карла Великого (фр.). – Ред.

2

комический дивертисмент (ит.). – Ред.

4

Цитата из первого «Письма об изучении природы» А. И. Герцена (первоначально в кн. 4 «Отечественных записок» за 1845 г.) с небольшим изменением текста (см.: Герцен, т. III, с. 117).