Вчера и сегодня. Литературный сборник, составленный гр. В.А. Соллогубом. Книга вторая. В. Г. Белинский

разгоряченный вином, самолюбием и досадой, решился на самый отчаянный подвиг.

      – Извольте… – крикнул он, – докажу…

      – Браво, браво! – раздалось со всех сторон. – Молодец гусар, срезал майора…

      – Позвольте… – сказал майор, – надо знать еще, как он докажет.

      – Как?..

      – Да, каким образом?..

      – Да вот как… при вас всех поцелую Наташу.

      – Оно бы… гм… братец… да, ты и того не сделаешь.

      – Как, не сделаю?

      – Да так, не сделаешь.

      – Нет, сделаю.

      – Пари…

      – Изволь.

      – Дюжину шампанского.

      – Две дюжины.

      – Хорошо…

      – Господа! вы свидетели.

      – Свидетели, свидетели! – подхватило несколько голосов. – Вот умное пари… По крайней мере всем достанется…

      – Да когда же это будет? – спросил кто-то.

      – Да сейчас, если хотите, – промычал опьяневший гусар, – сейчас… сами увидите, хвастал ли я… Наташа теперь в театре… Увидите, ступайте за мной.

      – В театр, в театр! – закричали все в один голос.

      – А там, господа, прошу снова сюда пожаловать… па выигранное вино… мне что-то пить хочется… Знай наших! Уж пошел кутить, – так не оглядывайся…

      – Ну, на нынешний день, кажется, довольно… Завтра не ушло, – заметил основательно майор, – а любопытно мне видеть, как ты выиграешь.

      Стулья с шумом полетели на пол.

      Каждый отыскал, как мог, сюртук свой и фуражку. Слуги бросились к столу допивать оставленное вино, а буйная ватага хлынула лавиной к театру. Гусар шел впереди с фуражкой на затылке, с выпученными глазами, красный, как рак, махая руками, но не совсем с спокойным сердцем. Два товарища вели его почтительно под руки. Входя в театр, они подняли такой шум, что едва не остановили пиесы. Наконец они уселись. Двое из разгульной толпы тут же заснули на креслах, прочие начали шутить вслух, аплодировать, вызывать и шуметь таким образом, что театр действительно чуть-чуть не рушился.

      Грустно было в этот вечер Наташе. Скрепя сердце, нехотя исполняла она какую-то вялую роль нашего домашнего произведения. Она чувствовала, что она слишком скоро предалась минутному обману, что нежное ее сердце никогда не очерствеет от грубого прикосновения не понимающих ее людей. С ней играл гимназист, истерзанный раскаянием и сомнением, убитый сознанием, что она низошла до него по ступеням злополучия и что он не сумел сохранить своего благоговения перед святыней ее несчастия. Они говорили друг другу перед публикой какие-то пошлые слова, в которых не было ни чувства, ни смысла, ни истины, а в Душах их разыгрывалась настоящая страшная драма страстей и печалей человеческих.

      Когда первое действие кончилось, гимназист вышел подышать на площадку, на которой находился театральный сарай. На лестнице встретил он разгульную ватагу ремонтеров, идущих, по обыкновению, любезничать во время антракта за кулисами. Гимназист побледнел и нахмурил брови. Девица Иванова стояла подле него с коварной улыбкой.

      – Какие хорошенькие Наталья Павловна, – сказала она. – Просто