Свет истины. Игорь Недозор

эгерийским флотом – лейтенант с наглой физиономией.

      Рагир хорошо видел, что наглость – маска, под которой прячется хорошо скрываемый страх. Парламентеров обычно не убивают, но жизнь есть жизнь, а Изумрудное море есть Изумрудное море.

      Да пора спускаться, народ уже собрался.

      Под сапогами гулко отозвались истертые ступеньки.

      – Я, лейтенант флота эгерийского монарха... – офицер хрипло закашлялся, обводя глазами собрание. – Мое имя – дон Лоар де Карлос-Мария-Лерментаро…

      – Короче, хомбре, – прогудел из первых рядов Антис. – Твое длинное, как Хамиранов х…й имечко, ты мне скажешь потом, чтобы я знал, по ком мне заупокойную мессу править. Говори, с чем пришел, и убирайся: скоро обед.

      – Хорошо! – не стал спорить лейтенант. – Я парламентер от генерала флота, виконта Хозе де Эспиносы, и мне приказано передать вам его послание.

      Он развернул свиток, извлеченный из-за пазухи, и начал читать:

      – «От имени его благоверного величества, помазанника всевысочайшего и всемогущего Элла, всегда побеждающего и никем не побежденного, короля обеих Эгерий, государя Валиссы, а также короля южных и северных морей и владыки всех островов и земель Океана, Карлоса Тринадцатого, я, его верный слуга, генерал-майор флота его благоверного величества, виконт Хозе де Эспиноса, имею сказать рекомому Рагиру, адмиралу морских разбойников...».

      Пираты невольно умолкли, и сгустилось то, что сочинители дешевых пьесок и романов именуют «зловещей тишиной».

      Конечно, те пираты, что постарше, и те, кто был когда-то подданным этого самого помянутого всуе короля, знали, что такова обычная старинная формула ультиматумов.

      Только вот на таком языке, как будто, эгерийцев давно отучили говорить даже с пиратами. Наоборот, даже особым шиком стало общаться тут, в водах Дальних Земель, без ритуалов и излишнего церемониала.

      А Рагир про себя отметил, что в противники ему достался дурак, что само по себе хорошо.

      – «По долгу службы, – продолжил офицер, – я явился, чтобы нанести творимым бесчинствам и беззакониям праведный удар, пресечь злодейские действия и бесчинства против подданных его величества короля, моего господина, вами, гнуснопрославленными злодеями творимые…».

      Зловещее молчание еще более сгустилось, заставив лейтенанта на миг запнуться.

      – «За свои злодейства, – зачастил он, – вы, мерзкие пираты, подлежите наказанию – смерти. Однако если вы смиренно вернете все, что вами награблено, освободите рабов и пленников, и смиренно сложите оружие, я из-за мягкосердечия и жалости к вам не подвергну вас смертной казни…».

      Речитатив оборвался сдавленным хрипом – лейтенант тщетно пытался выплюнуть изо рта гнилую грушу, которую метко запустил в него кто-то.

      А с первых рядов уже поднимался глыбообразный здоровяк Маноло.

      Молча он принялся развязывать узел на крепкой веревке, которую носил вместе пояса. Была у него привычка лично душить провинившихся этой самой веревкой.

      – Оставь, брат, – бросил с задних рядов кто-то. –