Трудная борьба. Александра Анненская

не знает как закричать по-латыни: «Давайте обедать, я есть хочу»! Ну, да ничего, выучится, а пока и одной «rana» довольно.

      Оля поджидала брата у ворот и, завидев его, тотчас бросилась к нему навстречу.

      – Ну что, Митенька, – спрашивала она, следуя за ним во двор, в сени и в комнату: – хорошо ли было сегодня в гимназии? Что ты там делал?

      – Какая ты странная, – несколько свысока отозвался Митя: – что делал?.. Конечно, учился. По-латыни начал.

      – Ну, что же? Это интересно? Трудно?

      – Конечно, очень трудно, да ничего, я выучусь.

      – А у меня, Митя, какое горе, – жаловалась девочка, пока брат бережно развешивал на гвоздики новенькое пальто и такую же новенькую фуражку: – сегодня нас с Петей в первый раз учила Лизавета Ивановна. Она, должно быть, ничего не знает! Представь себе, заставляла нас все время читать да с книги списывать!.. Я у нее спрашиваю: «А арифметике и грамматике когда вы меня будете учить?» – а она говорит: «Пете это еще рано, он ни читать, ни писать не умеет, а с тобой отдельно заниматься мне некогда». Я сказала это маме, а мама говорит: «И за то благодари, что чему-нибудь учат: Лизавета Ивановна ведь денег с нас не берет, по доброте это делает». – Хорошо учит! Что меня учить читать да писать, когда я и без нее умею…

      В другое время Митя, вероятно, выказал бы некоторое участие к огорчению сестры, но на этот раз он был так занят своими собственными успехами и желанием похвастать ими перед всеми домашними, что не мог думать ни о чем другом.

      Едва дослушав сестру, он пошел к матери и там, при работнице Фекле, при Анюте и при Пете, торжественно произнес с десяток латинских слов. Анюта и Петя с некоторым уважением посмотрели на молодого ученого; Марья Осиповна осталась очень довольна такими быстрыми успехами сына, Фекла даже перекрестилась от умиления. Одна Оля была огорчена. Равнодушие брата сильно оскорбляло ее. Ей казалось, что именно теперь, когда он сам стал счастлив, он должен сочувствовать ей, стараться помогать.

      После обеда, когда мальчик взялся за книги, чтобы готовить уроки к следующему дню, она опять начала с ним прежний разговор.

      – Вот, Митя, – заметила она грустно: – всегда мы с тобой все учились вместе, а теперь ты учишься, у тебя новые книги, а меня никто не хочет учить!

      – Ну, так что же? Ведь ты не можешь ходить со мной в гимназию, – ты не мальчик! Да и учиться тому, чему я учусь, тебе нельзя: это слишком трудно для девочек!

      – Вот выдумал, – обиделась Оля: – да разве я до сих пор отставала от тебя в ученье? Еще учитель говорил, что я задачи скорее тебя решаю, и ошибок в диктовке делаю меньше.

      – Это что, пустяки! Я теперь буду учиться по-латыни, это не про тебя писано… И вообще, Оля, ты лучше уйди, не мешай мне! Гимназические уроки не для девочек задаются, ты тут ничего не поймешь! Поди прочь!

      Оля отошла от брата обиженная, оскорбленная до глубины души. Ей хотелось и прибить Митю, и выплакаться на просторе. Первое трудно было исполнить, так как Митя был