Брат и сестра. Александра Анненская

наливать ему, когда Глафира Петровна остановила ее:

      – Что это, как вы балуете мальчика! – заметила она. – Где это видано, чтобы дети пили по нескольку чашек чаю!

      – Да ведь Володя же пьет, – попробовала возразить Анна Михайловна.

      – Что же такое, Володя. Володя старше, а Леве вовсе не след давать, и братец то же скажет!

      – Не пей, Левенька, ты ведь и не хочешь? – обратилась Анна Михайловна к сыну просительным голосом.

      – Нет, очень хочу, – грубым голосом отвечал мальчик, – налей мне, мама!

      – Тебе сказано нельзя, так и нечего просить, – строго, внушительно заметила Глафира Петровна.

      – Я говорю с мамой, а не с вами! – дерзко отвечал мальчик.

      – Каково! Это он так говорит с теткой! – вскричала Глафира Петровна, и желтое лицо ее покрылось краской гнева. – А вы, Анна Михайловна, слышите и даже не остановите его!

      – Лева, как тебе не стыдно! – заметила мать.

      – Не мне стыдно, а ей, зачем она мешается в чужие дела, – возразил мальчик.

      – Отлично, прекрасно! – кричала Глафира Петровна. – Вот как вы позволяете вашему сыну говорить со старшими! После этого мне остается только уйти отсюда, а то этот негодяй, пожалуй, прибьет меня!

      Она с шумом поднялась с места и направилась к дверям. Анна Михайловна с испуганным лицом бросилась удерживать ее и упрашивать простить глупого мальчика.

      – Лева, – прибавила она затем, стараясь придать голосу своему как можно больше строгости, – поди прочь отсюда, ты не умеешь вести себя порядочно!

      – Ну, что же, уйду, – заметил мальчик. – Вы думаете, очень интересно сидеть с вами! – И он вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.

      Глафира Петровна возвратилась на свое место, но по лицу ее было видно, что она все еще сердится; Анна Михайловна была взволнована, никто не говорил ни слова, и чай был отпит в молчании.

      Пока дети брали урок, Глафира Петровна озаботилась устроить им помещение. Поставить их кровати в тесную детскую не было никакой возможности. В нижнем этаже дома были устроены парадные гостиные для приема гостей и кабинет Григория Матвеевича; обратить одну из парадных комнат в просторную детскую казалось нелепостью и для Григория Матвеевича, и для его сестрицы. Она распорядилась так: на месте Любочкиной кроватки в детской устроила постель для Феди, а для спальни двух девочек предназначила маленькую полутемную комнату, служившую складом всевозможного хлама. Хлам оттуда вынесли, поставили туда две кровати, два стула со сломанными спинками, старый деревянный стол, комод для белья – и вот комната была отделана.

      Тяжело вздохнула Маша, оглядев эту отделку, прежде чем ложиться спать; закоптелый потолок, оборванные обои на стенах, старая поломанная мебель – все это делало комнату далеко не красивой. Одно утешало девочку: как ни плоха ее спальня, это все-таки уголок, который она может считать своим, где двоюродные братья не будут надоедать ей, где она может заниматься, чем хочет. Любочка