Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник). Коллектив авторов

– истерично, взахлеб. Потом резко оборвал смех, спросил серьезно:

      – Ты мог их убить? Этих двоих?

      – Мог.

      – А почему не убил?

      – В этом не было необходимости.

      – А если бы была?

      – Убил бы.

      – Убил бы… – повторил он. – Просто так убил бы? И всё?! Без раздумий? Без раскаяния?

      Я вздохнул. Вот как ему объяснить, что всё, о чем он говорит, – это лишь тени на стене? А гоняться за тенями – бесполезное занятие. Взаимодействовать можно только с тем, что эти тени отбрасывает. Это очевидно. Но он не поймет. К сожалению. Или к счастью?

      – Да, просто убил бы, – только и оставалось мне ответить.

      – Ты всерьез веришь, что ада нет?

      – Я это знаю.

      – Неправда!!! – Это был вопль баньши, такой мощный, что блокировка не выдержала, позволяя чужим эмоциям наполнить меня. Боль. Ненависть. Убить. Разрушить. Чудовища. Чудовища вокруг. Ад. Ад! Спасение.

      Всё стихло.

      – Ад… Должен быть! Он должен быть!!! Если его нет, где мне получить искупление? Ада нет – нет надежды… Если его нет, где найти приют чудовищу? – Он всхлипнул, обхватил руками колени, сжался в комочек на грязном вонючем матрасе.

      – Если ты настолько слаб – можешь верить в свой ад, – я пожал плечами. – Тогда тебе стоит нагрешить побольше, чтобы было что искупать. Тридцать две смерти – это не солидно.

      – Ты знаешь? – Он поднял на меня горящие глаза.

      – Я навел справки о тебе, Вин К. Делий.

      – А ты… Ты скольких убил?

      – Я не считал. Это не имеет значения.

      – Ты чудовище! – Он снова засмеялся пьяным смехом. – И я пойду с тобой. Потому что ты превратишь мир в ад. Если его нет, мы его сделаем! Наш собственный ад для чудовищ!

      Его смех оборвал кашель, сменившийся рвотой. А потом он без сил упал на свое ложе, затих.

      Я вздохнул, посмотрел на него с сожалением.

      – Ты уже в аду. Что тебе еще надо? А мне нет до этого дела.

      Не знаю, слышал он меня или нет. Но я сказал правду. Сожаление о содеянном, раскаяние – ничего не имеет значения перед лицом смерти. Есть только ты и то, что ты должен сделать. И на этом пути не нужны такие механизмы защиты от самого себя, как ад и рай. Не так ли, Алон-ден, мой господин?

      Ненавижу чистоту. Не жилая комната, а медицинская палата. Зайдешь в такую и даже не поймешь, кто здесь живет. И живет ли кто-нибудь. Задыхаюсь я от чистоты! Так задыхаюсь, что хочется напиться до невменяемости.

      Но он сказал: «Никакого спиртного». Так сказал, что я понял: действительно никакого… И мне совсем не хотелось проверять, что случится, если я все-таки напьюсь. А может, дело было в том, что мне самому захотелось протрезветь? Заниматься инвентаризацией своей чудовищности лучше на трезвую голову, ага?

      – Как долго ты можешь транслировать при максимальной интенсивности волны? – Мой новый работодатель смотрел на меня, как на бациллу под микроскопом.

      – Фиг знает… – пожал я плечами. – Концерт обычно идет около двух часов. Но я не воплю весь концерт на одной ноте. Пси-искусство