Рассказы о природе. Виталий Бианки

Маша после кори.

      Бабушка говорит:

      – Может быть, это он кота боится. Надо кота унести.

      А снегирушка из клетки вдруг как засвистит:

      – Я не ваш! – ответил зайка. —

      Я не ваш! – ответил зайка. —

      Прыг – и ускакал!

      Мы так и ахнули: вспомнил ведь песенку, милушка!

      Музыкальная канарейка

      Ещё была у моей бабушки канарейка. Бабушка её очень берегла, потому что канарейка была тоненькая, нежная, вся жёлтенькая и пела чудесно. Эта канарейка тоже музыку обожала, только самую хорошую. Бабушка ей всегда самые лучшие свои пластинки заводила, разные там концерты.

      Вот как-то бабушка ушла из дому, а я назвал к себе ребят. На дворе был дождь, нам было скучно, и мы придумали устроить свой оркестр.

      Я взял гребёнку и тонкую бумажку, сделал себе губную гармошку. А ребята – один себе стакан поставил, –  ложечкой стукать; другой – пустое ведро кверх ногами вместо барабана; у третьего трещотка деревянная была. И начали мы играть известную песенку: «Мы едем, едем, едем в далёкие края!»

      И совсем уже было у нас на лад пошло, начало даже что-то получаться, –  вдруг входит бабушка. Вошла бабушка, улыбнулась на нашу музыку. Потом посмотрела на клетку да как всплеснёт руками:

      – Ах, что вы делаете! Вы мою канарейку убили!

      А мы к её клетке даже близко не подходили.

      Смотрим – правда, канарейка лежит на песке, глаза закрыты и ножки кверху.

      Бабушка сразу всех ребят зонтиком выгнала и давай скорей свою канарейку сердечными каплями отхаживать.

      Отходила всё-таки.

      Бабушка немножко успокоилась и говорит:

      – Глупые какие! Разве можно при ней такой отвратительный шум устраивать! Ведь у неё замечательно нежный слух. Она не может вытерпеть ваших трещоток, вёдер и губных гармошек. Это очень музыкальная птичка-певичка, и с ней сделался настоящий обморок от вашей безобразной игры.

      Муха и чудовище

      Бабушка говорит: мало любить всякую животинку, её понимать ещё надо, – а это не так-то просто.

      Удивляюсь прямо: что тут мудрёного?

      Один раз лежу в траве на солнышке, –  загораю.

      Вдруг – бац! – у меня перед носом села муха. На лист сирени. Да не простая муха – серая комнатная, а замечательно какая красивая. Майка на ней зелёная, трусы синие, всё яркое, блестящее, в обтяжку, как облитое. Бывают такие блестящие мухи.

      Села и сидит. Тоже, видно, загорать прилетела. И, видно, ей скучно: лениво так брюшко себе почесала задней ножкой и зевнула во всю пасть.

      Хотя, может быть, это мне только так показалось, что пасть. Спорить не буду. По правде, я даже не знаю, есть ли у мухи пасть. Надо будет как-нибудь через увеличительное стекло посмотреть. Хобот-то у мух есть: это простыми глазами видно. А раз есть хобот, –  значит, должна быть и пасть: иначе куда же ей хоботом еду класть? Я слона видел. Он хоботом взял у мальчика булку и отправил её себе в пасть. У него здоровая пасть. Наверное, и у мухи не хуже.

      Ну, одним словом, вижу: мухе скучно сидеть одной на листе и загорать. И она очень обрадовалась, когда вдруг кто-то стал снизу подниматься на лист.

      Показалась