Байки из трюма. Артём Самоделов

о, кто нарушит дисциплину на его корабле или каким бы то ни было иным способом испортит ему, Капитану, настроение. И если кто-то из черномазых сомневается в правдивости его слов и силе намерений, пусть сейчас же выйдет вперёд и заявит об этом, а не прячется за спинами товарищей как трусливая шлюха. Впрочем, утверждение не вызвало среди невольников ни малейшего сомнения.

      Сразу же после того как Капитан закончил речь, он развернулся и загромыхал вверх по скрипучей лестнице. Капитан был одним из тех людей, кого природа одарила невероятно могучим телосложением. Ростом почти два метра, плечи едва проходили в дверь, а каждый кулак был размером с огромный кузничный молот, чем капитан не брезговал пользоваться, порой вышибая дурь из случайного пройдохи в портовом баре.

      Своим видом он внушал страх всем, даже команде. Длинные, толстые как нити рыбацкой сети волосы, даже будучи завязаны в тугой хвост, норовили проявить неукротимую натуру хозяина и вырваться наружу, выставляя напоказ непокорную прядь чёрных как смола волос, падающую на густые серые брови.

      Среди контрабандистов он пользовался исключительным авторитетом, ни в одном порту не нашлось бы смельчака, который отважился бы бросить ему вызов. И свою репутацию этот человек заслужил не случайно: из всех контрабандистов, промышляющих перевозкой рабов в Северную Америку, Капитан был самым жестоким.

      Выйдя из трюма, он прорычал что-то матросам на верхней палубе и сразу же послышался топот множества ног, торопящихся выполнить команду. Они переносили что-то тяжелое. То тут то там раздавалась недовольная брань, но вскоре стало понятно, что все они движутся в сторону лестницы, ведущей в трюм. Их ношей оказался большой вытянутый ящик, достаточно широкий чтобы с трудом проходить в дверь и достаточно тяжёлый чтобы заставить четырёх людей, спускающих его по лестнице, обливаться потом и проклинать свет почём зря.

      Они пронесли его вдоль всего трюма и поставили вертикально, в дальний правый угол. Ближайший фонарь был в метре перед ним, и при таком освещении ящика почти не было видно в тени угла. Но тут, ко всеобщему удивлению, что-то внутри него затрепыхалось, послышались слабые удары, будто кто-то бился о железные прутья, и протяжный стон, от которого волосы становились дыбом.

      – Чёртова тварь. Не я же тебя заковал, так кончай мычать. Пойду спрошу у капитана, может доски разбить. Уилли – он показал в сторону худосочного матроса – Жди меня здесь, скорее всего доски придётся снимать, а я жуть как не хочу делать это один – он сплюнул на пол – Чёрт. Ну на кой мне это?

      Старый матрос поспешил наверх, оставив невольников в ужасе созерцать ящик и гадать, какой жестокий жребий выпал на долю человека, которого перевозят вот так, в ящике размером меньше чем гроб. В ящике, в котором невозможно даже развернуться, или размять ноги.

      Тот матрос, которому приказали остаться – Уилли – закурил и кивнул в дальний угол:

      – Всех так устроим если будете капитану докучать – с серьёзным видом сказал он. Из ящика снова послышалась какая-то возня. – Эй! – матрос быстро прошёл в угол и несколько раз пнул по деревянной обшивке. Копошение прекратилось. – Так-то лучше – он подпёр свой бок одной рукой, осмотрел невольников и с деловым видом произнёс, помахивая тлеющей самокруткой: «Вам стоит запомнить одну простую вещь. Теперь Капитан – ваш бог. А он не любит – Улли со скучающим видом кивнул в сторону ящика, а затем многозначительно посмотрел на невольников, – когда кто-то ему докучает!»

      В этот момент с верхней палубы вернулся первый матрос и направился к ящику.

      – Капитан сказал доски лучше убрать. За ублюдка кучу денег уплочено, задохнётся ещё. Там, под доской клеть ещё – старый матрос вытянул из-за пояса небольшой ломик – Важная персона! А я вот на десять золотых готов спорить! Надеть на него обычные кандалы и никуда наш голубчик не денется! Клеть ему, глянь – ка!

      Работа была недолгой, ведь стоило оторвать первую же доску, как Уилли, чертыхаясь, отскочил.

      – Святая матерь богородица! И все, чтоб их, святые угодни…

      На этой ноте старший матрос оборвал его звонкой затрещиной и рывком отдёрнул от ящика, чтобы открыть себе обзор. Затем присмотрелся, сделал два шага назад, снял шапку и перекрестился. Посмотрел на Уилли и сказал: «Да у него же рот зашит!»

      Через десять минут вся внешняя обшивка была оторвана и вместо ящика в углу оказалась клеть. Высотой ровно на взрослого человека, а ширины не хватало не то чтобы сесть, даже плечи выпрямить. И внутри стоял Он. Крепко сложенный, чёрный. Его губы были крепко пришиты друг к другу толстой войлочной нитью. Всё в его виде буквально кричало что между ним и людьми в трюме нет абсолютно ничего общего.

      На нём был кроваво-красный жилет, идеального вида туфли, которые в былые дни, без сомнения были начищены до блеска, брюки и пиджак в тонкую полоску. Из кармана пиджака свисала золотая цепь, несомненно от золотых же часов. Сколь неуместная деталь у пленника на корабле контрабандистов. Уилли, заметив это, оживился, выбросил окурок и сделал шаг в сторону клетки, но тут, поднял глаза вверх и встретился взглядом с незнакомцем. Его рот был туго зашит нитью, но вот глаза были широко открыты. И не было в этих