Драконовское наслаждение. Анна Ольховская

сей момент сгинет!

      А она вот не успела... Потому что черничную поляну, на ягоды больно богатую, нашла. И, не желая с подружками делиться, с которыми в лес пошла, затаилась, на их ауканье не отзывалась. Потеряться не боялась, она эти леса вокруг деревни вдоль и поперек исходила.

      Правда, в эту часть леса деревенские не ходили, дурной славой она пользовалась. Навроде как люди тут пропадают, в основном девки молодые из соседних деревень. Не так чтобы часто, раз в году, а то и того реже, но ведь пропадают же! А бабки с тех деревень, что живут здесь с рождения – их-то село барин целиком перевез из Сибири лет тридцать назад, так что свои бабки местных легенд и не знали раньше – бают, что где-то в лесу есть Белая Пещера, где живет Змей Горыныч. Давно живет, тыщу лет, а то и дольше. Раньше, в стародавние времена, когда Змей помоложе был, он в страхе всю округу держал, деревни жег, баб да ребятишек истреблял, скотину воровал. Мужики вроде пытались извести чудище, да не вышло. И тогда начали поклоняться ему, богом своим сделали. И, чтобы Змей больше деревни не разорял, каждый год ему в жертву приносили самую красивую девку. Ну, как приносили – приводили. Девку, разодетую в самые лучшие одежки, отводили к пещере, привязывали там к дереву и оставляли. А что уж с ней чудище делало – неведомо. Может, ело, а может...

      Ой, даже думать про такое страшно!

      А потом вроде перестали местные Змею поклоняться, истинная вера, христианская, на землю Русскую пришла. И много веков держалась, пока Никон, сын змеев, не решил веру на свой лад перекроить. А несогласных с никонианцами притеснять стали, так что пришлось истинно верующим, коих старообрядцами назвали, в тайгу уйти, скиты там обустроить. Но и там со временем достали, так что спасибо барину, Венцеславу Тадеушевичу (пока имя его заучила, немало тумаков от батюшки досталось), спас, уберег, сюда привез, оградил от мира антихристова. И не надо туда никому, вон, Марфушка Лобова сбегла когда-то, и чем закончилось? Приползла к своим родителям на брюхе. Вернее, с брюхом. И, если бы не сердце жалостливое барыни, Магдалены, быть Марфушке самой последней скотницей, всеми презираемой. А так ходит теперь важная такая, иначе как Марфой Петровной и кликать нельзя – как же, нянька и кормилица барчука, Сигизмунда! А чего ей не быть кормилицей да нянькой – свое-то дите в родах померло, некому помочь было, в тот день барыня от бремени разрешалась, так вся дворня там была, чтобы под рукой на случай беды какой.

      Но с барыней никакой беды не приключилось, родила красивого крепкого мальчонку, вот только с молоком беда – ни капли грудь не давала.

      А Марфушку брюхатую, между прочим, сразу для того и брали, чтобы дите барское кормила в первую очередь. А потом уже свое.

      Но свое – никто не знает, кто у Марфушки народился, сын или дочь, она ни с кем из деревни о том говорить не желает, даже с отцом и матерью – родилось пуповиной обмотанное, не дышал ребеночек. Окажись врач или хотя бы повитуха их деревенская рядом, может, и откачали бы ребятенка. А так – помер.

      Говорят, Марфа чернее ночи первое время ходила, но потом ничего, отошла,