Беллона. Анатолий Брусникин

Вторая, перейти на кугеля! – скомандовал надо мной усиленный рупором голос капитана.

      – Есть ниже! Есть на кугеля!

      Пальба сразу участилась.

      Я осторожно высунулся, вглядываясь во мглу.

      Капитан был на том же месте, только без фуражки, должно быть, сбитой пулей. Прямо перед Платоном Платоновичем, заслоняя его спиной, на рее стоял Джанко. Его челюсти мерно двигались, лицо было бесстрастным. Над замшевой рубахой болтался на шнурке медвежий коготь.

      – Уйди к черту! – зашипел на него Иноземцов. И в рупор: – Так держать! Чаще огонь!.. Ты что мне тут устраиваешь, негодяй?!

      Он толкнул индейца в грудь – у того от обиды дернулась щека.

      – Мне няньки не надобны! – хрипел капитан. – Я тебя на берег спишу, мерзавец!

      У Джанко по лицу снова прошла гримаса. Платон Платонович никогда его так не обзывал – я, во всяком случае, не слышал.

      – …Всё, мое терпение лопнуло! Видеть тебя больше не желаю! – Он схватил индейца за горло.

      У Джанко мотнулась голова, но с реи он не сошел.

      На «Беллоне» все дружно завопили. Даже сквозь дым было видно, как на турецком фрегате заполыхал пожар, а я со своей верхотуры мог рассмотреть и подробности.

      Там повалилась охваченная пламенем грот-мачта, с нее в воду посыпались стрелки. Горела вся палуба, на мостике метался человек в красной феске, а с флагштока рывками сползал флаг.

      – Прекратить огонь! – крикнул Иноземцов. – Противник сдается! Господин Кисельников, шлюпки на воду!

      И он отложил рупор, схватил индейца теперь уже двумя руками.

      – …Ну всё, теперь я с тобой потолкую!

      Джанко обвис и начал заваливаться с реи. Еле-еле успел Платон Платонович притянуть его к себе. Я увидел, как вниз пурпурными шариками летят капли крови.

      Капитан стоял, крепко прижимая к себе индейца. У того моталась голова, а на спине – я увидел – расплывались три темных пятна.

      – Эй, сюда, сюда! – отчаянно засипел Иноземцов. – Помогите! Джанко! Джанко…

      Он не мог воспользоваться рупором, но канонада уже стихала и капитана услышали.

      По вантам мимо меня быстро поднялись сразу несколько матросов. Стараясь не попасться им на глаза, я соскользнул по тросу вниз.

      Хотя пушки фрегата не стреляли, воздух не звенел от пуль, а на палубе не рвались бомбы, в ушах у меня по-прежнему стоял гул, а зубы щелкали. Хуже того – оказалось, что штаны на мне сырые и зловонные. Лишь теперь я понял, что обмарался от ужаса, и сам не заметил, в какой именно момент это произошло.

      Шмыгнуть в трюм, как я собирался, не удалось. Меня грубо схватил за плечо Соловейко. Его лицо было в черных полосах от пороховой копоти, рубаха опалена, на шее багровела ссадина.

      – Дай-ка сюда… – Сморщив нос, он сдернул мой головной убор, сорвал с нее георгиевскую ленточку и нахлобучил опозоренную бескозырку обратно. – Куренок ты обосранный, а не моряк.

      С ревом, размазывая слезы, кинулся я от него к борту. Мне неудержимо хотелось сигануть в воду – уж не знаю, думал я утопиться или отмыться. Однако стоило