Бессильные мира сего. С. Витицкий

а может быть, не встречал он ничего подобного и вообще никогда. Серый-пыльный Тельман Иванович врал буквально через слово, почти поминутно, причем без всякого видимого смысла и сколько-нибудь разумной усматриваемой цели. Каждая его очередная лживость хлестала несчастного Юрия вожжой по сердечной мышце, поперек обоих желудочков и по коронарным сосудам заодно. Он уже почти перестал улавливать смысл произносимых Тельманом Ивановичем лживых слов и молил бога только об одном – не обвалиться бы сейчас всем телом на стол, прямо на всю эту свою регистрирующую и контролирующую аппаратуру, а в особенности, – на Главную Красную Кнопку, об которую он уже указательный палец намозолил непрерывно нажимать.

      …Вы меня спрашиваете, почему я ничего не предпринял. (Удар по коронарам: вранье – ничего подобного никто у него не спрашивал.) А что? Что мне было делать? Я, между прочим, еще как предпринимал! Какие только варианты не перепробовал! Лично к нему ходил, – и знал же, что пустой это номер, но пошел! Как вам не стыдно, говорю! (Вранье.) В лоб его спрашиваю: «Где же ваша совесть, господин хороший?» (Вранье, ложь, ложь.) «Ведь вы же заслуженный, говорю, пожилой человек! О Боге пора уже подумать!» (Врет, врет, серый крыс – никуда он не ходил, никого в лоб ни о чем не спрашивал…)

      – И что же он вам на это ответил? – Работодатель наконец включился (и как всегда – в самый неожиданный момент).

      – Кто?

      – Академик. Что он вам ответил на поставленные в лоб прямые вопросы?

      – Ничего. А что он мог ответить? Молчал себе. Улыбался только своими искусственными челюстями.

      – Не возражал? Не возмущался? Не угрожал?

      Тут Тельман Иванович словно бы затормозил. Пожевал серыми губами. Вытащил клетчатый платок, вытер лоб, губы, руки почему-то вытер – ладони, сначала левую, потом правую.

      – Плохо вы его знаете, – проговорил он наконец.

      – Я его вовсе не знаю, – возразил Работодатель. – Кстати, как, вы сказали, его фамилия?

      – А я разве сказал? – встрепенулся Тельман Иванович. У него даже остроконечные ушки встали торчком.

      – А разве не сказали? Академик…академик… Вышеградский, кажется?

      Тельман Иванович ухмыльнулся только, с некоторой даже глумливостью.

      – Нет, – сказал он почти высокомерно. – Не Вышеградский. Отнюдь.

      – А какой?

      – Я не хотел бы называть имен, – произнес Тельман Иванович еще более высокомерно, – пока мне не станет ясно, готовы ли вы взяться за мое дело и что именно намерены предпринять.

      Однако Работодателя осадить и тем более нахрапом взять было невозможно. Никому еще (на памяти Юрия) не удавалось взять Работодателя нахрапом. Он ответствовал немедленно и с неменьшим высокомерием.

      – Не зная имен, – сказал он, – я совершенно не могу объяснить вам, что я намерен предпринять, и вообще не могу даже решить, готов ли я взяться за ваше дело.

      Тельман Иванович молчал, наверное, целый час, а потом шмыгнул носом и сказал жалобно:

      – Я