Внучка бабы Яги. Татьяна Коростышевская

горя не зная.

      – Каленым железом! Жечь скверну дотла! Только так!

      Я резко подняла голову. Какие люди! Разбитная молодуха Матрена своими благонравными мыслями с соседями делится. Мыслей у нее много, и все правильные да повсеместные. Весь мир на себе баба держать готова. А если что, к кому железо калить побегут? Правильно! К Матрениному мужу – кузнецу нашему Лаврентию. Все в хозяйстве прибыток.

      Встретившись со мной взглядом, Матрена завизжала как резаная и зачастила:

      – Ой, бабоньки, сглазила, как есть сглазила. Ой! – она схватилась за живот. – Скину! Живой плод скину! У-у-у, ведьма…

      Я, конечно, могла поставить вздорную Матренку на место. Знаю я пару тайн дорогой соседушки, да таких, за какие побитие камнями грозит, не меньше. Но до того ли мне сейчас? К тому же обижать непорожнюю бабу – последнее дело.

      Кто-то из мужиков цыкнул на молодку с укоризной:

      – Пожалеть девку надо. Прибьет ее Яга, не помилует кровинушку.

      То ли совесть в народе проснулась, то ли ожидание расправы остудило толпу, только бабы примолкли. В этой тишине я и вошла в дом.

      Бабушка юркнула за мной. Дверь захлопнулась самостоятельно, засов аккуратно въехал в пазы, отсекая уличную маету.

      – Ну и что это за балаган? – спросила я, устраиваясь на лавке, сдвинув в сторону чучело гигантского муравьеда.

      Бабушка обиженно поджала губы:

      – Ужо и повеселиться на старости не дают.

      Потом морщинки в уголках рта разгладила радостная улыбка.

      – Видала, как я их?

      – Да, бабуля, накуролесила вдосталь. Парни теперь седмицу заикаться будут.

      – Угу. – Привычным пассом от двери Яга распахнула окошко. – Теперь, Лутоня, покричи погромче для достоверности.

      Пока я стенала, топала ногами и звенела остатками посуды, из печи появился горшок с аппетитной рассыпчатой кашей. Сама собой расстелилась скатерть на дочиста выскобленном деревянном столе, и явилось угощение. Из воздуха возникли новые, расписанные невиданными цветами тарелки, на которых тут же рядками устраивались ломтики козьего сыра и душистые букетики зелени. Вот завсегда бабуля знает, чем меня порадовать!

      Захлопнув окно по-простому, без колдовства, я устремилась к столу. С утра маковой росинки во рту не было.

      Я с довольным урчанием поглощала яства, а бабуля тем временем, не мешкая, приступила к допросу:

      – А скажи мне, красавица, чего это вдруг купец тебя заприметил?

      Кусок стал мне поперек горла. Слезы навернулись на глаза. Уставившись на свои обветренные руки, лежащие поверх скатерти, я собиралась с духом.

      – Пару седмиц тому на Идоловой поляне, тогда еще показалось, будто смотрит кто… Да не могла я подумать даже… Он же со Стешенькой люби-и-ится… – Тут я с чувством разрыдалась.

      – Ну, будет, будет сырость-то разводить.

      Скрюченные бабушкины пальцы