Путь Бро. Владимир Сорокин

не надобно этого… Климушка…

      – Молчи… – пробормотал Клим, ворочаясь.

      Он стал быстро двигаться и рычать как зверь. Марфуша же стонала и вскрикивала, бормоча:

      – Господи… ой, грех-то… господи…

      Тела их дрожали, щеки налились кровью. Я остро понял, что они делают что-то очень постыдное и тайное, за что их накажут. К тому же им было очень тяжело и, наверно, больно. Но им очень-очень хотелось это делать.

      Вскоре Клим крякнул, как крякают мужики, когда раскалывают колуном полено, и замер. Он словно заснул, лежа на Марфуше, как на перине. Она же тихо стонала и гладила его кудрявую голову. Наконец он заворочался, приподнялся, вытер рот рукавом.

      – Господи… а ежели ребеночек будет? – подняла голову Марфуша.

      Клим смотрел на нее так, словно впервые видел.

      – Ввечеру придешь? – хрипло спросил он.

      – Господи, кто ж меня пустит? – Она стала застегиваться.

      – Приходи, как стемнеет… – Клим шмыгнул носом.

      – Климушка, касатик, что ж таперича будет? – Она вдруг прижалась к нему.

      – А ничаво не будет… – пробормотал он.

      – Ой, побегу я… – вздохнула она.

      – Ступай, я опосля… – Клим сумрачно покусывал веточку.

      – Сзади не мокро на подоле?

      – Не-а…

      Я стал пятиться от шалаша, повернулся и побежал к дому.

      Увиденное в шалаше потрясло меня так же, как и драка в овраге. Я понял всем своим маленьким существом, что и то и другое – очень важно для людей. Иначе бы они не делали это с такой страстью и силой.

      Про деторождение вскоре я узнал от брата Вани. После чего сцена в шалаше обрела еще одно измерение: я понял, что дети рождаются от тайного кряхтения, которое тщательно скрывается ото всех. Ваня поведал мне, что детей делают только ночью. Я стал прислушиваться по ночам. И однажды, проходя мимо родительской спальни, услышал те же стоны и кряхтение. Вернувшись к себе в постель, я лежал и думал: какое это все-таки странное занятие – делать детей. Одно было непонятно – почему это скрывается?

      Утром за завтраком, когда Марфуша, Клим и старый папин слуга Тимофей обслуживали нас, а сидящие за столом, как обычно, обсуждали фронтовые сводки, я вдруг спросил:

      – А у Марфуши будет ребенок?

      Разговор стих. Все посмотрели на Марфушу. Она в этот момент держала фарфоровую чашу, из которой седовласый и мясистоносый Тимофей с неизменным страдальчески-озабоченным выражением лица раскладывал уполовником по тарелкам манную кашу. Клим, стоя в углу столовой у самоваров, наполнял чаем стаканы. Марфуша покраснела сильнее, чем тогда в шалаше. Чаша в ее руках задрожала. Клим косо глянул на меня и побелел.

      Спасла всех матушка. Вероятно, она догадывалась о связи горничной и слуги.

      – У Марфуши, Шурочка, будет пятеро детей, – произнесла матушка.

      И добавила:

      – Трое мальчиков и две девочки.

      – Правильно… – хмуро согласился отец, обильно поливая свою кашу вареньем. – А потом – еще пять. Чтоб было кому на войну идти.

      Все