Лёд. Владимир Сорокин

дизель-компрессор, мешки с цементом, бочку с битумом, сломанные носилки, три пакета из-под молока, лом, окурки, дохлую крысу, две кучи засохшего кала.

      Горбовец налег на ворота. Потянул. Стальные створы сошлись. Лязгнули. Он запер их на задвижку. Сплюнул. Пошел к машине.

      Уранов и Рутман вылезли из кабины. Открыли дверь багажника. На полу внедорожника лежали двое мужчин в наручниках. С залепленными ртами.

      Подошел Горбовец.

      – Здесь где-то свет врубается. – Уранов достал моток веревки.

      – Разве так не видно? – Рутман стянула перчатки.

      – Не очень. – Уранов сощурился.

      – Милой, главное дело, шоб слышно было! – Горбовец улыбнулся.

      – Акустика здесь хорошая. – Уранов устало потер лицо. – Давайте.

      Они вытащили пленников из машины. Подвели к двум стальным колоннам. Основательно привязали веревками. Встали вокруг. Молча уставились на привязанных.

      Свет фар освещал людей. Все пятеро были блондинами с голубыми глазами.

      Уранов: 30 лет, высокий, узкоплечий, лицо худощавое, умное, бежевый плащ.

      Рутман: 21 год, среднего роста, худая, плоскогрудая, гибкая, лицо бледное, непримечательное, темно-синяя куртка, черные кожаные штаны.

      Горбовец: 54 года, бородатый, невысокий, коренастый, жилистые крестьянские руки, грудь колесом, грубое лицо, темно-желтая дубленка.

      Привязанные:

      1-й — лет под пятьдесят, полный, холеный, румяный, в дорогом костюме;

      2-й — молодой, тщедушный, горбоносый, прыщавый, в черных джинсах и кожаной куртке.

      Рты их были залеплены полупрозрачной клейкой лентой.

      – Давайте с этого. – Уранов кивнул на полного.

      Рутман достала из машины продолговатый металлический кофр. Поставила на бетонный пол перед Урановым. Расстегнула металлические замки. Кофр оказался мини-холодильником.

      В нем лежали валетом два ледяных молота: цилиндрической формы ледяные головки, длинные неровные деревянные рукояти, притянутые к головкам ремешками из сыромятной кожи. Иней покрывал рукояти.

      Уранов надел перчатки. Взял молот. Шагнул к привязанному. Горбовец расстегнул на груди толстяка пиджак. Снял с него галстук. Рванул рубашку. Посыпались пуговицы. Обнажилась пухлая белая грудь с маленькими сосками и золотым крестиком на цепочке. Заскорузлые пальцы Горбовца схватили крестик, сдернули. Толстяк замычал. Стал делать знаки глазами. Заворочал головой.

      – Отзовись! – громко произнес Уранов.

      Размахнулся и ударил молотом ему в середину груди.

      Толстяк замычал сильнее.

      Трое замерли и прислушались.

      – Отзовись! – после паузы произнес снова Уранов. И опять хлестко ударил. Толстяк нутряно зарычал. Трое замерли. Вслушивались.

      – Отзовись! – Уранов ударил сильнее.

      Мужчина рычал и мычал. Тело тряслось. На груди проступили три круглых кровоподтека.

      – Дай-кось я уебу. – Горбовец забрал молот. Поплевал на руки. Размахнулся.

      – Отзовися! – Молот с сочно-глухим звуком обрушился на грудь. Посыпалась ледяная крошка.

      И снова трое замерли. Прислушались. Толстяк мычал и дергался. Лицо его побледнело. Грудь вспотела и побагровела.

      – Орса? Орус?

      Рутман неуверенно тронула свои губы.

      – Это утроба икает. – Горбовец качнул головой.

      – Низ, низ. – Уранов согласно кивнул. – Пустой.

      – Отзовися! – проревел Горбовец и ударил. Тело мужчины дернулось. Бессильно повисло на веревках.

      Они придвинулись совсем близко. Повернули уши к багровой груди. Внимательно послушали.

      – Утробой рычет… – Горбовец сокрушенно выдохнул. Размахнулся.

      – Отзо-вися!

      – Отзо-вися!

      – Отзо-вися!

      – Отзо-вися!

      Бил. Бил. Бил. От молота полетели куски льда. Треснули кости. Из носа толстяка закапала кровь.

      – Пустой. – Уранов выпрямился.

      – Пустой… – Рутман закусила губу.

      – Пустой, мать его… – Горбовец оперся на молот. Тяжело дышал. – Ох… родимая мамушка… сколько ж вас, пустозвонов, понастругали…

      – Полоса такая, – вздохнула Рутман.

      Горбовец со всего маха стукнул молотом по полу. Ледяная головка раскололась. Лед разлетелся в стороны.

      Болтались разорванные ремешки. Горбовец бросил рукоять в холодильник. Взял другой молот. Передал Уранову.

      Уранов стер иней с рукояти. Угрюмо вперился в бездыханное тело толстяка. Перевел тяжелый взгляд на второго. Две пары голубых глаз встретились. Привязанный забился и завыл.

      – Не полошись, милой. – Горбовец стер со щеки кровяные брызги. Зажал ноздрю. Наклонился. Высморкался на пол. Вытер руку о дубленку. – Слышь, Ирэ,