Меланиппа-философ. Иннокентий Анненский

бледнеть. Из дома выходит Меланиппа. Она худая, бледная, высокая. У ней черные волосы, густые, волнистые, с синеватым отливом, и черные тонкие брови на очень белом, мягко очерченном лбе. Глаза большие, влажно-синие с пламенем, но без лучей, глубокие. Морщина между бровей указывает на раннюю работу мысли. Походка и жесты – людей, живущих созерцательной жизнью. Она выходит медленно, сначала подходит к алтарю и молча склоняется перед ним. Потом поднимает глаза к небу. Молча молится несколько времени, поднимая к небу белые, трогательно нежные руки, и начинает тихо, голосом музыкальным, но будто идущим издалека.

      О праотец могучего Эола,

      О Геллена великого отец

      И старости его хранитель белой!

      Кто б ни был ты, о Зевс, на небесах

      Эфирных – бог иль разум, сновиденье

      Ожившее иль гордая мечта…

      Но я тебя зову, великий пращур…

      Не твоему ли внуку мать меня,

      Дочь мудрого Хирона, подарила

      И Арною в чертоге нарекла?

      В Магнесии уж после Меланиппой

      Я прослыла за волны черных кос…

      О, выслушай, Крон ид, я не дерзала

      К тебе взывать, пока эфир горел

      От огненной иль алой колесницы, —

      И ночи я ждала…

      Пауза.

      Меланиппа закрывает лицо руками, потом отнимает руки и опускает голову.

      В такую ж ночь

      Росистую и лунную, когда

      Черней вода и ярче ароматы…

      На берегу Сперхая, где тростник

      Сухой шумит и ива обнялась

      С другою ивою, я уступила бога

      Желаниям и ласкам. Посейдон

      То был, и темнокудрый, и могучий…

      (Тихо.)

      И в брачную так говорил он ночь

      Избраннице:

      «Двух сыновей родишь ты,

      Вели на луг их нежный отнести,

      Где царское Эола стадо ходит,

      И более о них не думай, Арна!

      Я имена, я им и славу дам».

      Без матери – ты взял ее у нас —

      И без отца державного, который

      В изгнание ушел на долгий год

      За кровь сестры, моей Канаки нежной,

      И Макарея-брата, я слова

      И тяжкое носила бремя бога…

      От острых глаз и злоречивых уст

      Я девять долгих месяцев таилась.

      Лишь верная кормилица моя

      Про злую честь узнала Меланиппы,

      О, злую честь. Когда же наступил

      Мученьям срок положенный, в лачуге.

      Где, верно бы, последняя рабыня

      Побрезгала остаться, на циновке,

      Что пастухи, скрываясь в непогоду,

      От холодов осенних расстилали…

      Я, старою повита няней, ночи

      Двух сыновей явила, красотой

      Сияющих… Увы! зачем не мать

      В девятый день мне ложе освятила

      И внукам улыбнулась?.. Во дворец

      Вернулась я, недуг изображая

      Для рабских глаз… Исподтишка, в лачужке

      Покинутым на няню торопливо

      Я ласкою, слезой и грудью нежной

      Малюткам долг платила материнский…

      Но долго ли?.. Герольд оповестил,

      Что царь-отец, Фессалии властитель,

      Трофония