Всадники красной смуты. Елена Прудникова

нам гулять не довелося

      По полям, по нивам золотым:

      Целый день на фабриках колеса

      Мы вертим – вертим – вертим!..

      …Бесполезно плакать и молиться,

      Колесо не слышит, не щадит:

      Хоть умри – проклятое вертится,

      Хоть умри – гудит – гудит – гудит!..

      Где уж нам, измученным в неволе,

      Ликовать, резвиться и скакать!

      Если бы нас теперь пустили в поле,

      Мы в траву попадали бы – спать!

Николай Некрасов. Плач детей

      До столыпинских реформ мужик, окончив полевой сезон, отправлялся на заработки в город – на фабрику или на строительство. Явление это было настолько массовым, что многие фабричные предприятия на лето закрывались – рабочие расходились по деревням поголовно. Естественно, фабрикант, как мог, экономил на заработках и на жилье сезонников, и они все это терпели, поскольку воспринимали свое положение как временное.

      Но реформы вышибали людей из деревни в город уже на постоянное жительство – а фабрикант, естественно, привык экономить на жилье, пище и зарплате рабочих и расставаться с такими приятными для себя привычками не спешил. И люди, составлявшие едва формирующийся рабочий класс России, перебравшись из деревни, где им не было места, в город, попадали в совершенно нечеловеческие условия нарождающегося капитализма.

      К началу ХХ века в России сформировался новый слой общества, совершенно особый, какого раньше не бывало, – тот, что социал-демократы точно и метко прозвали рабочим классом, ибо жили эти люди как рабочий скот – трудились за кормежку и крышу над головой. Некий инженер Голгофский в докладе на торгово-промышленном съезде в Нижнем Новгороде в 1896 году с точностью художника этот слой обрисовал: «Проезжая по любой нашей железной дороге и окидывая взглядом публику на станциях, на многих из этих последних невольно обращает на себя ваше внимание группа людей, выделяющихся из обычной станционной публики и носящих на себе какой-то особый отпечаток. Это – люди, одетые на свой особый лад; брюки по-европейски, рубашки цветные навыпуск, поверх рубашки жилетка и неизменный пиджак, на голове – суконная фуражка; затем – это люди по большей части тощие, со слаборазвитой грудью, с бескровным цветом лица, с нервно бегающими глазами, с беспечно ироническим на все взглядом и манерами людей, которым море по колено и нраву которых не препятствуй… Незнакомый с окрестностью места и не зная его этнографии, вы безошибочно заключите, что где-нибудь вблизи есть фабрика…»[19]

      По официальным данным (которые несколько меньше неофициальных, ибо «черный рынок» труда существовал и тогда), в 1886 году рабочих в России было 837 тысяч, в 1893 году – около 1200 тысяч и в 1902 году – 1700 тысяч человек. Столыпинские реформы еще подтолкнули процесс. Вроде бы не так много их было – ведь население страны тогда составляло 125 миллионов. Однако новый класс с самого начала вступил с породившим его обществом в отношения особые и своеобразные.

      «В нашей промышленности преобладает патриархальный

19

Пажитнов К. Положение рабочего класса в России. СПб., 1908. С. 168.