Темногорье. Плацкартный билет. Лада Кутузова

не помнил – в тот день в операционной пациенты шли сплошным конвейером. К концу смены он и собственное имя бы не произнес. А утром, когда хочется только одного – свалиться и заснуть – обход палат. Вот тут-то он и разглядел Аню. Она лежала возле окна и вроде бы дремала. Но когда подошел, она посмотрела на него, и Хирурга словно водой окатило: померещилось, что в ее глаза попали осколки неба. Потом ему долго казалось, что в лазури просверлили дыры, когда позаимствовали синь для Ани. Хирург оробел и севшим голосом поинтересовался самочувствием. Аня прикрыла глаза и тихо ответила, что все нормально. И с того момента Хирург пропал, влюбился, как подросток. Он злился на самого себя, но все тянул и тянул с выпиской, пока Аня не сказала, что уходит под расписку. И тогда Хирургу ничего не оставалось, как пригласить ее на свидание.

      Он ухаживал по законам жанра: цветы, рестораны, вечерние гуляния… Рядом с Аней Хирург робел точно прыщавый пацан. Она была удивительная. Сильная духом, несмотря на внешнюю хрупкость, с ироничным умом и вечным удивлением ребенка. Широко распахнутые глаза казались далекими Вселенными – такие же бездонные. В пушистые волосы хотелось зарыться и долго вдыхать запах. Среди светлых локонов над правым виском росла темно-серая прядь. Хирург сначала думал, что Аня специально красит ее, чтобы выделиться, но оказалось, с рождения. «Бог отметил», – пошутила она. И вот после пяти лет совместной жизни любовь ушла, осталась привычка. И все разговоры о детях вызывают лишь раздражение.

      Аня зашла в комнату.

      – Дима, я серьезно, – продолжила она, – не надейся отмолчаться.

      Хирург выключил телевизор и отбросил пульт.

      – Давай поговорим, раз тебе неймется, – согласился он.

      – Мне тридцать лет, Димка. Я уже не девочка. Я спокойно не могу пройти мимо детских колясок.

      Хирург размышлял: мне тридцать пять, и никого я не хочу. Все эти ночные бдения, бесконечные болезни и ответственность – не готов он брать на себя. В больнице с излишком хватает геморроя.

      – Нет, – отрезал он, – никаких детей.

      Аня долго смотрела на него, точно он открылся с неизвестной стороны, а потом заключила:

      – Ты трус, Димка, ты обычный трус.

      И стала собирать вещи, а он не остановил.

      Сначала думал, что она вернется. Поживет без него, поскучает и примчится. Однако ни через неделю, ни через две Аня не объявилась. Да и не в ее характере было бегать за ним. А вот самому Хирургу стало неожиданно неуютно, словно в одежде не своего размера: отвык быть один. И даже не в этом дело, а в Ане – сроднился он с ней, пророс корнями и теперь тосковал. Несколько раз во сне привычно пытался обнять и просыпался, не обнаружив. Не хватало ее разбросанных вещей, запаха кофе по утрам, книг фэнтези, которое она обожала. Ани не хватало! А ведь считал, что любовь завяла, как астры, которые давно не дарил ей. Хотя раньше всю осень таскал ей стрельчатые цветы. Все-таки привычка заслоняет главное, застилает глаза. И иногда надо отказаться от обыкновенного, чтобы понять, что по-настоящему дорого. Он все набирался смелости, чтобы