Живущий. Анна Старобинец

Террасе решительно невозможно было уединиться или побыть в тишине, и именно поэтому терраса была нашим секретным местом. В толпе, где каждый что-то говорит своему любимцу, мы с Крэкером могли вполголоса обсуждать почти что угодно, не привлекая к себе внимания и не вызывая каких-либо подозрений.

      …Именно там, на Доступной Террасе, где-то за неделю до эксперимента Крэкер развернул одну из мягких бумажных трубочек, положил ее на свою паучью ладонь и шепнул словно бы не мне, а питомцу:

      – Смотри, я тут набросал кое-что…

      У Крэкера был большой, пузатый, тонколапый паук, полностью подтверждавший правильность поговорки: «Питомец – второй хозяин». Они с Крэкером были похожи, они любили друг друга, у них был хороший контакт, на терапии Крэкер всегда брал питомца в руки и поглаживал его матовое круглое тельце, а паук блаженно подрагивал. Вторым крэкеровским питомцем была улитка, симпатичное беззлобное существо с трогательными подвижными рожками, но Крэкер ее презирал и плохо о ней заботился, она часто болела, и на стекле после нее оставался мутный слизистый след.

      – …Это история нашего мира, – сказал Крэкер будто бы пауку; тот без любопытства потоптался на полуистертом бумажном квадратике и ушагал выше по Крэкеровой руке, в сторону локтя.

      На бумажке была серия схематичных рисунков, соединенных между собой кривыми короткими стрелками. Я хорошо все запомнил. Несколько отдельных человечков (корявая подпись: «древние люди») – стрелка – голова человека с неприятной темной точкой в области лба (подписано: «цер. инсталляция») – стрелка – маленькая невнятная закорючка («начало формирования зародыша») – стрелка – что-то вроде яйца с недоступного цвета разводами внутри («развитие зародыша = великое сокращение») – стрелка – смешной многоголовый и многорукий монстр с погремушкой в одной из рук («рождение чудовища = число живущих становится неизменным»).

      – Немедленно выброси эту гадость, – сказал я тихо и сладко, так, словно бы обращался к питомцу. – Избавься от этой бумажки, идиот ты несчастный. Сунь моему термиту, он ее быстро сожрет…

      …Сначала, когда меня только поместили в исправительный Дом, в моем ведении были комар и муха. Я их не любил. Муха меня раздражала беспорядочностью перемещений, неспособностью сосредоточиться на какой-то конкретной цели и сделать выбор. После того как я сыпал ей сухой корм – пахнущие пряной гнилью бежевые шарики, – она долго кружила по террариуму, не в состоянии решить, с какого из одинаковых шариков начать свой обед… Я не знал, о чем с ней беседовать, так что обычно просто желал ей приятного аппетита, а на прощание говорил «смерти нет». Она тоже не испытывала ко мне никаких чувств и, в отличие от мух других исправляемых, никогда не садилась на разделявшее нас стекло, если я подходил. Самка комара вела себя иначе: при виде меня она всегда заметно оживлялась, она любила мою кровь и, наверное, любила меня. Я не получал особого удовольствия от контакта с ней,