Песня песка. Василий Воронков

боялась, что может пропустить взлёт – ведь точное время так и не сообщили.

      Поезд довез её до последней станции, от которой она долго шла пешком, задыхаясь от грозовой жары, а потом весь день, до позднего вечера, когда даже пасмурные облака затерялись на фоне сумеречного неба, провела у высоковольтного заграждения. Ветер приносил с заброшенных свалок сладковатый запах гнили, и Ана ощущала эту вонь даже через фильтры дыхательной маски.

      Постепенно у заграждений собралась целая толпа.

      Люди приходили, чтобы, как и Ана, посмотреть на взлёт корабля, о котором так взволнованно говорили по радио, однако на территорию патмана, давно уже закрытого для обычных полётов, никого не пускали. Недовольные зеваки шумно толпились у электрической ограды, пытаясь разглядеть, что происходит в порту. Сам корабль, поднимавшийся из глубокой шахты, походил на абитинскую башню с длинной конической крышей, которую венчал тонкий, отводящий грозовые удары шпиль. Невозможно было поверить в то, что эта монолитная, вросшая в каменную площадку громадина способна подняться над землёй. Вимауна больше напоминала гигантскую бутафорию, построенную, чтобы развлекать зевак.

      На пустыре у заграждений постоянно слышались деловитые голоса, многие показательно возмущались, что их не пускают к кораблю. С Аной никто не говорил – её сторонились, как заразной. Она стояла одна, поодаль от остальных.

      В то время урахкса́ту находили лишь у одного на тысячу, и увидеть человека в медицинской маске доводилось нечасто. Большинство спокойно переносило выжженный воздух Дёзы, но Ана могла дышать только благодаря уродливому устройству из чёрной резины, закрывающему половину лица. Из-за маски голос её становился тусклым и неживым, и она не узнавала саму себя. Резкий, обжигающий нёбо запах защитных фильтров лишал обоняния – Ана не различала ароматы духов, сладких напитков, растворимой еды из концентратов, которую продают на площадях, – однако саднящую вонь со свалок или тяжёлую гарь хагаты не мог остановить даже фильтр, и весь этот смрад отравлял ей дыхание.

      Ближе к вечеру, когда обещанный дождь так и не начался, все подходы к патману наводняла шумная и пёстрая толпа. Люди расстилали на земле цветные вылинявшие тряпки – устраивались, как на празднике солнцестояния. Объявились из шума и гама приставучие торговцы и заладили свои надоедливые речёвки, предлагая сушёный хлеб и холодную воду.

      Ана сжимала в руке принесённую с собой стеклянную бутылку. Горло у неё пересохло от жажды. Вчера она думала, что сможет быстро снять маску, задержать дыхание и сделать несколько глотков, однако у неё тряслись руки, когда она представляла, как откроет посреди этой вони лицо. Страх был сильнее жажды.

      По-прежнему ничего не происходило.

      Все устали от монотонного ожидания. Казалось, Вимауна и правда вмурована в глубокий ракетный колодец и никогда не взлетит. В порту стояла сонная тишина, как будто запуск давно отменили, но не удосужились об этом сообщить.

      Ана закрыла глаза и представила,