Пламя Деметры. Вадим Проскурин

обернулся пионер, сидевший перед Дхану. – Коза – она и есть Коза. Но самогонку классную делает.

      Якадзуно сделал еще один глоток. Коньяк был именно коньяком, а не самогоном, Якадзуно не мог поверить, что эту благородную субстанцию изготовляют обычной перегонкой. Они что, издеваются?

      – Что, не веришь? – спросил Мин Го. – Никто не верит, и зря. Коза над этой формулой три года билась...

      – Два, – перебил его пожилой седобородый араб, сидевший рядом с Мин Го и до этого момента сосредоточенно пялившийся в окно в безуспешной надежде увидеть что-нибудь интересное.

      – Да иди ты, Ахмед! – огрызнулся Мин Го. – Тебя еще здесь не было, когда она первую партию сварила.

      – Мне Родриго рассказывал.

      – Ты его больше слушай! Между первым и вторым ураганом прошло три года, Коза начала с коньяком возиться сразу после первого урагана, а после второго мы квасили уже с тобой вместе. Родриго сам ничего не знает, только лапшу на уши вешает.

      Ахмед пробурчал что-то нечленораздельное, отвернулся и снова уставился в окно.

      – Коза – классный химик, – гордо заявил Дхану. – Ты не смотри, что она красавица, мозги у нее тоже варят. Как она к нам пришла, у нас сразу выработка вдвое поднялась, она какую-то бактерию синтезировала, которая осшин не только из листьев выделяет, а вообще из всего растения. Комбайн проходит, из задницы у него соломка высыпается, так эту соломку хоть курить можно, хоть суп на ней варить, и ничего не будет. Катализатор там какой-то... хрен поймет, короче. Коза еще грозится, что коньячную бактерию вырастит, прикинь, заливаешь в бак помои, а из крана коньяк течет и никакой перегонки не нужно.

      – Да хватит тебе мозги пудрить, – буркнул Ахмед. – Из дерьма коньяк ни в жизнь не сделаешь.

      – Уже и преувеличить нельзя, – огрызнулся Дхану. – Ну не из дерьма, а из растительной клетчатки, тоже дерьмо еще то. Этот вот коньяк сварен из лвухсылва.

      – Лвухсылк, – автоматически поправил его Якадзуно. – Лвухсылв – это в именительном падеже. И вообще, этот кустарник правильно называется лвухсахемэ, лвухсылв – его корни.

      – Ты что, по-ихнему разговариваешь? – восхитился Дхану. Круто!

      – Да нет, я так, – засмущался Якадзуно, – немного понимаю, и все. Мы с Анатолием три недели у них жили, пока у него спина заживала, и еще потом, когда Ибрагим от лучевой болезни отходил.

      – То-то я думаю, чего это он брови сбрил, – заметил Мин Го. – А он правда терминатор?

      – Он говорит, что у него класс F. Он в первый день девятьсот рентген поймал и еще жив.

      – Ни хрена себе! – воскликнул Дхану. – А в бою он как?

      – Не знаю, я с ним не дрался. Но у Анатолия класс Е, а дерется он так, что против него вообще ничего не сделаешь, стоит себе смирно, а как попробуешь ударить, так сразу на земле оказываешься. А Ибрагим еще сильнее Анатолия.

      – Анатолий – это тот козел, который сбежал?

      – Он не козел. Он нормальный человек, просто вас не любит.

      – Никто нас не любит, – заметил Ахмед и хихикнул. – А ты нас любишь?

      – Нет, – признался