Пламя Деметры. Вадим Проскурин

Если ко мне больше нет вопросов, не смею задерживать.

      – Документы у вас есть? – внезапно спросил Вахид.

      – Да, конечно, – ответил Анатолий, – документы прикрытия есть, вот, пожалуйста, – он протянул Вахиду свою идентификационную карту. – Имя и биография настоящие, только должность другая. Ну, вы поймете.

      Анатолий улыбнулся, потому что представил себе, как Вахид изучает документы вновь прибывшего офицера и обнаруживает, что тот служит в особом отделе братства офицером для особых поручений. А что, очень хорошее прикрытие, можно даже сказать, идеальное.

2

      Рамирес вошел в студию и обнаружил, что она не пуста, как это обычно бывает за час до начала съемок. За монтажным пультом сидел Миштич Вананд, он был изрядно навеселе, если судить по стоявшему перед ним полупустому бокалу с амброзией. Глаза Миштича были тревожно расширены, в них застыло какое-то непонятное выражение. Наверное, с таким выражением кролик смотрит на удава или на лесной пожар, окруживший его со всех сторон.

      – Привет! – проговорил Миштич заплетающимся языком. – Новости видел?

      – Какие новости?

      – На, смотри, – Миштич ткнул пальцем в пульт и указал на кнопку перемотки назад.

      Очевидно, он хотел указать на кнопку воспроизведения, но промахнулся.

      – Извини, я пойду, – сказал Миштич и попытался встать. – Второй раз смотреть не буду, а то стошнит. Мне и одного раза хватило.

      С этими словами он все-таки встал на ноги и нетвердым шагом удалился из комнаты. Рамирес подошел к пульту, отодвинул в сторону недопитую амброзию и включил воспроизведение записи.

      Запись была длинная, почти час, но все самое важное произошло в первые минуты. Первые десять минут Рамирес смотрел на экран не отрываясь, как бы зачарованно, потом он стал ускоренно проматывать запись, и когда она закончилась, то обнаружил, что стакан амброзии пуст. Рамирес не помнил, когда он его допил.

      Зрелище было ужасное. И самое страшное было то, насколько буднично оно было снято. Вначале панорама фермы, самой обычной маленькой фермы, каких вокруг Олимпа сотни, если не тысячи. Вид снаружи, вид сбоку и сверху, не иначе из ветвей высокого дерева, хозяин, жены, дети, собаки, все красиво, все здорово, замечательный идиллический пейзаж.

      Потом из леса появился большой грузовик, из него вылез белобрысый мальчишка, поговорил с хозяином, хозяин открыл ему дверь, и дальше – молниеносно – снайперский выстрел, ящеры выскакивают из кузова, перелетают через забор, выбивают окна, врываются в дом, раздается одинокий женский крик. А потом ящер выносит из дома оглушенную женщину, мерзкий мальчишка осматривает ее и ощупывает, как в борделе, и разочарованный, убивает ножом, как скотину. Потом ящеры деловито выносят из дома детские трупы, грузят их в машину, а командир отряда сидит на подножке машины и деловито беседует с кем-то, не попавшим в кадр, и время от времени раздает указания людям и ящерам. Почему-то эта спокойная деловитость показалась Рамиресу самой ужасной.

      – Ну что? – спросил Миштич, неслышно появившись сзади. – Что скажешь?

      – Еще амброзия есть? – спросил Рамирес и сразу же почувствовал,