Женька и миллион забот. Лариса Ворошилова

чтоб по всяким там Америкам и Швейцариям разъезжать, в гостиницах шикарных останавливаться и деньги направо и налево разбрасывать. У тебя что, денег – куры не клюют? – продолжал менторским тоном мелкий.

      Женька затрясла головой: нет, мол, не клюют… в смысле, ни кур, ни особых денег… да даже если бы и куры были…

      – А мне, между прочим, еще неизвестно, разрешат сменить локацию или нет. Может статься, что ты без меня в свою Америку покатишь?

      Женьку аж пробило от такого заявления. С секунду она ни слова не могла вымолвить, а потом:

      – Как это? – подала она голос. – Ты же сам сказал… что ты мне кто? – вопросила она. И сама же ответила. – Ангел хранитель. Ну так…

      – Э, милая моя. Я тебе не подчиняюсь. У нас свои институты эгрегориальной власти. Вот перед ними я и отчитываюсь.

      – Не поняла? Объясни толком.

      – Хранитель-то я, конечно, хранитель, – хмыкнул пушистый, поскреб затылок и тут же добавил: – Да только фронт работ не я определяю. Надо мной начальства знаешь сколько? Да чего я тебе тут рассказываю, – внезапно озлился мелкота. – Над тобой тоже, поди, немало начальства, и всякий норовит покомандовать. Так что забей ты на свою Америку! Ну, ее, к чертовой матери, а то останешься без ангела-хранителя…

      – Ну, ты даешь! – только и сумела выдавить Женька оторопело. – Ангел, а вон как ругаешься и богохульствуешь…

      Мохнатый шмыркнул носом и заправским движением подтер сопли:

      – Так это… ангел-то я, конечно, ангел… да только Богу на вашу ругань… – он явно было собрался сплюнуть, но припомнив тапочек, вовремя одумался: чем черт не шутит, а вдруг еще раз залепит? Летать по комнате ему явно не хотелось. – Ну, короче, не до вас ему, не до людей… у него под началом вся Вселенная, будь она неладна… вы здесь все хоть забогохульствуйтесь… ой! Как неприлично получилось! – и мелкий запечатал себе мордашку двумя крохотными пушистыми ладошками.

      Художнице тоже стало неловко, она поерзала на кровати, и ногу прострелила боль, о которой она совсем забыла, увлеченная нежданным ночным приключением.

      – А ты, конечно, большой специалист по богу? – не без сарказма поинтересовалась Женька.

      – Ой, вот не надо! Не надо! – повысил тон ангел. – Сарказм неуместен. Уж насчет Бога я побольше вашего знаю.

      – Тш! – приложила палец к губам Женька, вспоминая, наконец, что на дворе ночь, все спят. – Народ разбудишь.

      – А! – пушистый отмахнулся, – они теперь дрыхнут мертвым сном. Я их того! – и пушистый сделал неопределенный жест лапой.

      У Женьки внутри все оборвалось:

      – Убил? – выдохнула она перепугано.

      – Да ты что! – вылупил глаза кроха. – Бог с тобой! Спят они! Я их… ну… как это… усыпил.

      – Понятно, – Женька поелозила на постели, и боль вновь решила напомнить о себе, на сей раз, прострелив до самого колена. Художница невольно ойкнула, схватившись за вывихнутую лодыжку, и поморщилась. Тугая повязка давила, но все же хоть немного смягчала боль и не давала ноге двигаться.

      – Болит? –