Заповедник для академиков. Кир Булычев

делают такие плохие ботики, что иногда лучше ходить вообще без них, босиком…

      Вдали возникли два белых огня, как глаза чудовища, которое надвигалось на них.

      – Автобус идет! – крикнул кто-то.

      – Чепуха, – отозвался другой голос, – это же от Москвы едут.

      Огни тем не менее приблизились, и, расплескав близкую лужу, возле группы людей остановился длинный черный автомобиль. Шофер раскрыл дверцу, оттуда стали вылезать невнятные фигуры. Они сразу раскрывали зонтики – кто-то кого-то окликнул, Марта Ильинична сказала:

      – Это из университета. Как же я не догадалась, что ректор выделит авто для Александрийского!

      Лидочке положено было разделить чувства Марты Ильиничны, но она не знала, хорошо или плохо то, что ректор выделил авто для Александрийского. Ей стало холодно – раньше было какое-то движение, а теперь – пустое ожидание. К тому же Лидочка опаздывала со службы и поесть не успела.

      Последним из авто вылезло нечто худое и согбенное – из-под шляпы торчал длинный нос, нависший над тонкогубым лягушечьим ртом, изогнутым в ухмылке. Толстый Максим наклонил свой зонтик к этому человеку, чтобы прикрыть от дождя, но согбенная фигура принялась вяло отмахиваться, а потом открыла свой зонт.

      – Но это же безобразие! – сказал Максим. – Почему нельзя довезти вас на моторе до Санузии? Вы мне ответьте почему?

      – Не доедешь, – сказал шофер, обходя авто спереди, чтобы забраться на свое место, – туда от Калужского шоссе никакой дороги нет.

      – Это неправда! – сказал вдруг иностранец. – Зачем лгать? Я летом приезжал на моторе, мы отлично доехали.

      – Тогда дождей не было, – сказал шофер и хлопнул дверцей.

      – При чем тут дожди?! – Все ополчились на шофера, и это было нелепо, только Марта Ильинична сказала Лиде с усмешкой:

      – Как у нас любят разоблачить стрелочника!

      – При чем тут дожди?! – повторил грозно Максим, направив острие зонта на шофера. – Трубецкие ездили, не жаловались.

      – А при царе дороги чинили, – сказал шофер, повернул ключ, и мотор послушно заревел.

      Сделав широкий крут по площади, автомобиль умчался, разбрызгивая лужи. Его задние красные огоньки долго были видны, потом смешались с огоньками трамвая, который как раз разворачивался за оврагом.

      – Не исключено, что он прав, – сказала согбенная фигура, у которой оказался красивый низкий голос. – Трубецкие платили, за дорогами было кому следить.

      – Не вообще, Пал Андреевич, – сказал Максим, – а только за теми, что принадлежали лично им, и ремонтировали не они сами, а крепостные или зависимые бесправные люди.

      – Максим, – загудел иностранец, – ну что ты несешь! Мы же не в кружке по ликвидации нашей политической неграмотности.

      – Есть элементарные вещи, которые приходится напоминать, – сказал Максим.

      Александрийский опирался на трость, но не потому, что почитал это красивым, а тяжело, словно поддерживал себя.

      – А что с ним? – спросила Лидочка.

      Марта Ильинична сразу поняла:

      – У