Стальные останки. Ричард Морган

окинул взглядом испуганные лица, озаренные светом факелов, и впервые в жизни испытал всепоглощающее презрение к собственному народу. Его голос стал громче. – Где ваш гребаный Уранн всякий раз, когда он нам нужен, а? Где он был, когда долгобеги отняли у тебя брата? Когда волки выкрали твою дочь из колыбели, Инмат? Где он был, когда пришла огневица, и дым от погребальных костров подымался на горизонте отсюда до самого Ишлин-ичана? Где был этот серый говнюк, когда умер мой отец?!

      Тут Полтар встал и снова оказался с ним лицом к лицу.

      – Ты говоришь, как дитя, – произнес он негромким, мертвенным голосом, который, тем не менее, услышали все собравшиеся. Шаман был полностью в роли – что ж, свое ремесло он знал назубок. – Время, проведенное на юге, отвратило тебя от наших помыслов, и теперь ты своим святотатством навлечешь беду на скаранаков. Ты больше не можешь быть вождем клана. Серый Владыка поведал об этом посредством смерти мальчишки.

      Толпа зашумела, но, судя по звукам, скаранаки были сбиты с толку. Многие из них уделяли мало внимания Полтару и праздному образу жизни, который он вел благодаря своему статусу. Эгар был не единственным циником в степях и не единственным воином-скаранаком, который отправился на юг и вернулся с более обширными представлениями о том, как устроен мир. Трое или четверо из его компаньонов-скотоводов сами успели побывать капитанами наемников в Ихельтете, а один из них, Марнак, сражался бок о бок с Драконьей Погибелью при Виселичном Проломе. Он был старше Эгара, по меньшей мере, на десять лет, но еще мог становиться проворным, словно кнут, а в выражении преданности не дрогнул бы перед призывами шамана. Эгар заметил его мрачное, обветренное лицо в свете факелов – бдительный взгляд и готовность обнажить сталь. Марнак поймал взгляд вождя и кивнул один раз. От благодарности у Эгара защипало в глазах.

      Но были и другие.

      Слабые и глупые, коих собрались десятки, сбились в кучу среди соплеменников, страшась холодной ночи за пределами света факелов и всего, что таилось в ней. Страшась почти в той же степени всего нового, что могло пошатнуть мировоззрение, обрамленное огромными пустыми небесами и неизменным степным горизонтом. Эгар смотрел на них, и они отворачивались – так он понимал, с кем имеет дело.

      За этими никчемными скаранаками, питаясь их страхами и играя на них, стояли жадные и состоятельные, чья ненависть к переменам проистекала из более прозаичных опасений, что они пошатнут старый порядок, а с ним – их привилегированную позицию в клане. Эти люди встретили геройское возвращение Драконьей Погибели не с радостью, но с холодным недоверием и проницательными догадками по части прав владения стадом и иерархии в клане. И он со стыдом был вынужден признать, что среди них, по меньшей мере, двое его братьев.

      Для всех этих людей шаман Полтар и его закоснелые верования воплощали все, на чем стояли маджаки, и это можно было утратить, если нарушится равновесие. Они не перейдут на сторону Эгара – в лучшем случае, не станут вмешиваться. А другие могли устроить и кое-что похуже.

      Вдоль