Федор Иванович Тютчев. Иван Аксаков

его дарований, где не мог он порой не тяготиться своим одиночеством, – обо всем этом мы узнаем отчасти из сохранившихся писем его первой жены. Именно ради рассеяния и отпросился он в плавание, с дипломатическими депешами, к Ионическим островам. Об этом свидетельствуют также написанные около того же времени следующие два стихотворения, представлявшие, кроме своего высокого достоинства, психологический и биографический интерес. Первое из них то самое «Silentium», которое напечатанное в 1835 году в «Молве», не обратило на себя никакого внимания и в котором так хорошо выражена вся эта немощь поэта – передать точными словами, логической формулой речи внутреннюю жизнь души в ее полноте и правде:

      Молчи, скрывайся и таи

      И чувства, и мечты свои!

      Пускай в душевной глубине

      И всходят и зайдут оне,

      Как звезды ясные в ночи:

      Любуйся ими и молчи.

      Как сердцу высказать себя?

      Другому как понять тебя?

      Поймет ли он, чем ты живешь?

      Мысль изреченная есть ложь;

      Взрывая – возмутишь ключи:

      Питайся ими и молчи.

      Лишь жить в самом себе умей!

      Есть целый мир в душе твоей

      Таинственно-волшебных дум:

      Их заглушит наружный шум,

      Дневные ослепят лучи, —

      Внимай их пенью – и молчи.

      В другом превосходном стихотворении эта тоска доходит уже до своего высшего выражения:

      Как над горячею золой

      Дымится свиток и сгорает,

      И огнь сокрытый и глухой

      Слова и строки пожирает, —

      Так грустно тлится жизнь моя

      И с каждым днем уходит дымом;

      Так постепенно гасну я

      В однообразье нестерпимом.

      О Небо! если бы хоть раз

      Сей пламень развился по воле,

      И не томясь, не мучась доле,

      Я просиял бы – и погас!

      Но и потом, гораздо позднее, нередко вслед за, игривым, шутливым словом можно было подслушать как бы невольные стоны, исторгавшиеся из его груди. Его ум сверкал иронией, – его душа ныла… А между тем не было, по-видимому, человека приятнее и любезнее. Его присутствием оживлялась всякая беседа; неистощимо сыпались блестки его чарующего остроумия; жадно подхватывались окружающими его меткие изречения, из которых каждое было в своем роде артистическим изделием самой тонкой, узорчатой, художественной чеканки; он пленял и утешал все внемлющее ему общество. Но вот, внезапно, неожиданно скрывшись, он – на обратном пути домой; или вот он, с накинутым на спину пледом, бродит долгие часы по улицам Петербурга, не замечая и удивляя прохожих… Тот ли он самый?..

      Стройного, худощавого сложения, небольшого роста, с редкими, рано поседевшими волосами, небрежно осенявшими высокий, обнаженный, необыкновенной красоты лоб, всегда оттененный глубокой думой; с рассеянием во взоре, с легким намеком иронии на устах, – хилый,