История Рима от основания Города. Тит Ливий

была отсрочена вследствие суеверия вейских начальников, испугавшихся по случаю разлития Тибра, который, выйдя из берегов и разрушив преимущественно усадьбы, произвел опустошения в их полях. Вместе с тем поражение, понесенное эквами три года назад, удержало их от подачи помощи единоплеменным с ними жителям Бол. Со стороны этих последних были произведены набеги на смежные с ними поля лабиканцев, и таким образом были открыты военные действия против новых римских колонистов. Граждане Бол рассчитывали на сочувствие всех эквов и с помощью их думали отвратить вредные последствия своих набегов; но, покинутые своими единоплеменниками, они не потребовали даже сколько-нибудь серьезной войны против себя, а потеряли и город, и владения свои после осады и одного незначительного сражения. Старания народного трибуна Луция Деция провести проект о посылке колонистов и в Болы, как были посланы в Лабики, расстроились вследствие протеста товарищей, которые категорически объявили, что не пропустят никакого плебисцита без утверждения сената.

      В следующем году [414 г.] Болы были отобраны эквами, которые выслали туда колонии и усилили охрану города новыми отрядами. В Риме в этом году военными трибунами с консульской властью были Гней Корнелий Косс, Луций Валерий Потит, Квинт Фабий Вибулан (во второй раз) и Марк Постумий Регилльский. Война с эквами была поручена этому последнему, человеку, исполненному коварства, которое, однако, обнаружила в нем скорее победа, чем сама война. Набор он произвел энергично и, отправившись с войском к Болам, после легких стычек с эквами сокрушил мужество их и наконец вторгся в город. Но затем, покончив борьбу с врагами, он переносит ее на сограждан: объявив воинам во время штурма, что добыча будет принадлежать им, он, после взятия города, изменил своему слову. Я больше склоняюсь верить тому, что это именно обстоятельство и было причиной озлобления воинов, чем тому, будто в городе, незадолго перед тем разграбленном, и в колонии, недавно основанной, добычи оказалось меньше, чем о том раньше предсказывал трибун. Озлобление против себя Постумий усилил тем, что, вызванный по случаю внутренних раздоров, производимых трибунами, по возвращении своем в город, к сходке, на которой народный трибун Марк Секстий предлагал аграрный законопроект, а вместе с тем говорил также и о намерении войти с проектом о выведении колонистов в Болы (ибо, говорил трибун, справедливость требует предоставить город Болы вместе с его землею тем, чьим оружием этот город был взят), он, обращаясь к Секстию, во всеуслышание сказал фразу бессмысленную и чуть ли не безумную: «Ну, горе же моим воинам[346], ежели они не успокоятся!» Эта фраза оскорбила собрание, а вслед за тем также неприятно подействовала и на сенаторов. А народный трибун, человек пылкий и в речи находчивый, наткнувшись среди противников на человека надменного и столь невоздержанного на язык, что подзадориванием и раздражением он, трибун, вызывал Постумия на произнесение таких слов, которые возбудили

346

Ну, горе же моим воинам… – Словом «горе» переведено здесь латинское слово malum, служившее термином и употреблявшееся только по отношению к рабам, когда кто-либо грозил им ударами плетьми или казнью. Поэтому более свободный перевод в данном случае слова malum был бы: «Плетей вам, воины!»