Ампула Грина. Владислав Крапивин

не сторонился Меркушина, Марат был умный парень…

      Ну, вот, столкнув последний экзамен второго семестра, шли они, довольные жизнью, от учебного корпуса к общежитию и решили «слинять на сторону», заскочить в кабачок «Четвертая бочка», слегка отметить начало каникул. Командиры смотрели на такие вольности сквозь пальцы, особенно когда сессия позади.

      Кабачок был в укромном переулке, позади заросшего сквера. Путь лежал вдоль заброшенных газонов. На плиточном тротуаре, привалившись к штакетнику, сидела сморщенная бабка в немыслимых лохмотьях, с пластиковой миской у рваных зимних башмаков. Подняла к двум курсантам слезящиеся глазки, зажевала скомканными губами. Валерий зашарил в кармане форменных брюк, выгреб горсть мелочи (только что выплатили стипендию за летние месяцы, вперед). Высыпал монеты в миску. Бабка сильнее зашевелила ртом, Валерий разобрал слово «сыночек»…

      Когда отошли, Марат снисходительно спросил:

      – Это было в плане спасательных мероприятий или по зову души?

      – Не знаю… Просто жаль стало старуху.

      – Напрасно, – сказал Марат с добродушной усмешкой. – Чувства надо экономить. В том числе и жалость. Она должна быть целенаправленной.

      – Это как?

      – В смысле, что жалеть надо тех, кто вписывается в систему.

      – «Чтоб понять тебя, мой милый, нынче нету моей силы»… – сказал Валерий фразу из популярной песенки. – Какая система?

      – Такая. Каждая живая особь должна быть полезна структуре, в которой она существует. В нашем случае – Империи. Осуществлять гармоничное взаимодействие личности и общества и тем оправдывать свое право на существование… А у этой бабки в чем польза бытия? – Не поймешь, говорил он дурачась или всерьез.

      Так же полунасмешливо (и спрятав раздражение) Валерий ответил:

      – Для Империи пользы тут, наверно, никакой. Польза только для самой этой бабки. Все-таки живой человек.

      – А что это за жизнь? Зачем?.. Ну, придет она с твоей мелочью в питейную лавку, наскребет на четвертинку, сядет за поленницей, выхлебает, закусит корочкой…

      – Ну и что? – сказал Валерий совсем уже серьезно. – Выхлебает, закусит, ощутит хоть на пять минут какую-то теплоту в своей незадавшейся жизни. Может, вспомнит что-то хорошее. Все-таки радость для человека, если другого ему не осталось…

      Меркушин опять поулыбался. Спросил мягко и снисходительно, как неопытного младшего брата:

      – Но ответь: сам-то такой человек – он зачем?

      – Мы едем по кругу, коллега, – тем же тоном отозвался Валерий. – Зачемкому?

      – Обществу.

      – Мне кажется, любой имеет право на жизнь независимо от степени своей общественной значимости, – сформулировал Валерий наукообразную фразу. – Живет потому, что он родился. Лишь бы не мешал жить другим. Каждому положен кусок хлеба и глоток солнца…

      – Ну да. Как говорится, «всякое дыхание хвалит Господа»…

      – А разве не так?

      – Ну-ну… – покивал Меркушин.

      – И в конце концов, – слегка завелся Валерий, – кто вправе определять ценность личности? По какой