Ан. П. Чехов. В сумерках. Очерки и рассказы, СПб., 1887.. Николай Михайловский

вас странное, хотя и всем знакомое чувство тихой, ленивой и в конце концов приятной грусти. В этом чувстве, несмотря на его смутность, есть что-то самодовлеющее. Вы знаете, что вот эта аллея, вдруг обрывающаяся полумраком, тянется, должна тянуться и дальше, пока не упрется в калитку, в открытое поле, в пруд, но вы не ищете этого продолжения или конца: бог с ними, и так хорошо смотреть, довольствуясь намеком на продолжение. Вон полуосвещенное человеческое лицо, угол балкона, затянутый темью, – и хорошо, и не надо лампы, которая докончит контуры и осветит углы. Любопытствующее желание полноты картины чем-то точно придавлено, глаз лениво нежится, мысль не тревожится вопросом: а там что? дальше-то? В другое время непременно бы вгляделся в это полуосвещенное лицо, потому что оно, кажется, очень интересно; непременно бы проследить эту аллею до конца, потому что она, кажется, красива и заманчива, но теперь, в сумерки, ничего этого не надо, На душе тихо, хорошо, хотя и отнюдь не весело, и тем более не смешливо. Если в этакую пору разговоры разговаривать, так пусть они будут тихие, грустные, отрывочные, вопросы без ответов, ответы без вопросов, рассказы без начала и конца, фабулы без развязки: не хочется, не интересно, лень развязывать какие бы то ни было узлы, – хорошо и так…

      Г-н Чехов талантливый человек, талант его своеобразен и симпатичен, но до сих пор достаточно выяснилась только одна сторона этого своеобразного и симпатичного таланта, сторона, для которой сам автор подсказывает характеристику заглавием своего нового сборника, – сумеречное творчество. Именно сумеречное и, значит, пожалуй полу-творчество^{1}. Г-н Чехов только завязывает узлы и никогда их не развязывает. Он покидает своих героев всегда в самую критическую минуту, когда коллизия обстоятельств их жизни достигает высшей степени сложности и трагизма; он – laisse á deviner[1] всю дальнейшую, несомненно интересную судьбу его действующих лиц. Но особенность его таланта состоит в том, что читатель довольствуется этим оборванным рассказом и ничего не пытается угадывать, – хорошо и так. В этом и сила, и слабость г. Чехова. Сила, потому что, конечно, дорогого стоит эта редкая способность так осенить думу читателя сумеречным настроением, что он довольствуется обрывками, как целым, незаконченным, как законченным, получая при этом своеобразно цельное художественное наслаждение. Слабость, потому что у этой медали есть оборотная сторона: так мало заинтересовывает читателя г. Чехов своими действующими лицами, что ему, читателю, нисколько не жаль, когда эти действующие лица, чуть не на полуслове, но на самом интересном полуслове, исчезают бесследно, уступая место новым действующим лицам в новом сумеречном очерке.

      Примечания

      1

      заставляет угадывать (фр.). – Ред.