Над пучиной. Вера Петровна Желиховская

Буду выслушивать намеки сестры на плохія дѣла отца и на мое неумѣніе поправить ихъ блестящей партіей!.. Еще, пожалуй, и туда пріѣдетъ за мною блистательный Викторъ Наумовичъ Звенигородовъ (вѣдь надобно-же носить такую тяжелую кличку)! – этотъ камеръ-юнкеръ изъ ножовой линіи, – какъ назвалъ его cousm MkheL. Помилуй Богъ!.. Вотъ будетъ несчастіе!.. И подумать, куда дѣваются предразсудки, родовая гордость отца и сестры въ отношеніи къ этому выскочкѣ? Такъ и таютъ, и испаряются при помыслахъ о милліонахъ этого купеческаго сынка… Ахъ? Боже мой!.. Неужели-жъ выйти мнѣ за этого лакея въ парижскомъ костюмѣ?!..» Она вздохнула.

      «Выходить безъ любви, безъ уваженія… а впрочемъ, гдѣ ихъ и взять?.. Къ кому?.. За что?.. Вѣдь ни одного человѣка я не встрѣчала до сихъ поръ такого… Въ самомъ дѣлѣ! Все какіе-то!.. Пустельги, комедіанты или еще того хуже: эгоисты, безчестные корыстолюбцы!.. Ахъ, Боже мой! Да… тяжело жить на свѣтѣ людямъ. И все больше сами себѣ творятъ бѣды… А могла ли бы жизнь быть лучше… А ужъ какъ Божій міръ хорошъ!..»

      Она заглядѣлась на сине-зеленую пелену моря. На рейдѣ шла дѣятельная работа; дымились пароходы, мѣрно поблескивали весла, со скрипомъ работали колеса и блоки; на эстакадѣ гремѣлъ и пыхтѣлъ паровозъ съ длинной цѣпью товарныхъ вагоновъ. Всюду копошился и хлопоталъ суетливый людъ. А оно, безбрежное море, свободно и спокойно раскинулось на просторѣ; вольно распѣвало свою, то тихую, то страшную пѣсню; безъ границъ, безъ удержу взмахивало пѣнистыми валами и разстилалось вдаль и вширь, сверкая и нѣжась въ солнечномъ свѣтѣ, подъ яркимъ сводомъ неба, темнѣя и озаряясь вмѣстѣ съ нимъ…

      Далеко, на горизонтѣ, двумя крыльями серебрился парусъ. Отсюда не было видно движенья; парусъ, казалось, стоялъ неподвижно, вися между небомъ и моремъ.

      «Хотѣлось-бы мнѣ тамъ быть!.. Покачаться надъ бездной, вдали отъ земли и людей!.. Чувствовать себя на вольномъ просторѣ… Хорошо!.. А еслибъ буря?.. Чтожъ! Мнѣ кажется я не испугалась-бы и бури!.. Не всѣ-же въ бурю погибаютъ. А какъ славно должно быть живется тому, кто выплыветъ живой и полный силъ!..»

      – Коляска готова, барышня. Княжна!..

      – Что?.. Да. Сейчасъ!.. Ну, ѣдемъ. ѣдемъ на синее море!..

      Хорошо было и на морѣ, и на землѣ. Берега и верхній и нижній, цвѣтущей полосою протянувшійся вдоль глинистыхъ обрывовъ, тонули въ другомъ морѣ: въ морѣ пышнаго, весенняго расцвѣта, – въ бѣломъ пуху яблонь и вишень, въ розовой жимолости, въ сѣро– лиловыхъ и фіолетовыхъ кущахъ сирени. Свѣжій воздухъ былъ полонъ благоуханій, испареній зѣмли и моря; полонъ движенія и блеска, звуковъ и пѣсенъ. Высокія, еще нескошенныя травы, жили милліонами населявшихъ ихъ жизней; прозрачныя, не вполнѣ распустившіяся деревья и цвѣтущій кустарникъ звенѣли жужжаніемъ, щебетомъ, щелканіемъ и свистомъ.

      Множество скрытыхъ въ зелени дачъ еще не было населено. Горожане ждали жары и лѣтней пыли, чтобъ переселиться изъ своихъ душныхъ квартиръ въ эти свѣжія убѣжища. Охотницамъ до уединенныхъ прогулокъ, подобныхъ предпринятой нашей молодой путешественницей, было раздолье въ этотъ прелестный весенній день.

      Благодаря топографическимъ